С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)

НЕСЧАСТЬЕ РОДИТЬСЯ ЗДЕСЬ

Я вот-вот закончу новый роман. Работа подошла к той стадии, когда начинаешь ненавидеть свою книгу и раздражаться по пустякам. На этот раз я решил не повторять ошибок прошлого года. Теперь стараюсь устраивать себе разрядку и подбирать чтение, которое не имеет ничего общего с тем, о чем я пишу. Например, переписку Леандро Фернандеса де Моратина.

Мне всегда нравился дон Леандро — еще со школы, когда я впервые открыл «Когда девушки говорят “да”». Со временем я прочел пьесы Моратина и отыскал немало книг об этом ироничном и умном человеке, имевшем несчастье родиться в Испании, в эпоху, когда смелые идеи, проникавшие из Европы, душила черная реакция, порожденная войной с французами. Больно сознавать, что Моратин — возможно, самый глубокий и здравый драматург своего времени, — удостоился, вместе с Гойей и другими клейма «офранцуженного», был изгнан и проклят. Моратина нельзя назвать героем. Он был скромным, пассивным, даже робким, боялся войны и инквизиции. Против него ополчились завистники, оппортунисты и негодяи, которых всегда хватало в Испании. И этот безмерно талантливый человек доживал свой век в изгнании, во Франции, с горечью вспоминая свою бессердечную и неблагодарную родину, куда он так и не решился вернуться.

Письма, которые Моратин писал своим друзьям — особенно в последние, трагические годы, — настолько пронизаны Испанией, что становится жутко. Предстающая в них страна полна фанатиков, невежд, завистников, святош, которые «требуют всеобщего преклонения и поленьев для костров», и подлецов всех мастей. «Мало кому придется по душе правда, которую говорит автор, — пишет драматург Хуану Пабло Форнеру. — Сильные мира сего ополчатся против него; власть предаст его в руки безжалостной толпы». И добавляет: «Когда мы плывем по течению, над нами потешаются и дома, и за границей. Стоит нам встать на путь исправления роковых ошибок, святая Инквизиция спешит применить к нам испытанные средства».

Трагедия Моратина — это трагедия Испании. Несколько месяцев назад я был в театре на «Когда девушки говорят “да”». Дона Диего играл блистательный Эмилио Гутьеррес Каба. Когда он произнес: «Это право сильного, власть, которой должны подчиняться молодые», — я подумал о несчастном авторе этой пьесы, погубленном завистниками, и о других умных, достойных, талантливых людях, сожженных, униженных, замученных своими вероломными и низкими соотечественниками. «Ну разве не печально, — пишет Моратин Ховельяносу, — что едва удается осуществить какое-нибудь полезное преобразование, непременно находятся те, кто спешит разрушить его результаты?» Бедная Испания! Сколько раз она могла восстать из тьмы, победить террор и невежество! И всякий раз, когда мы были готовы распахнуть окно и глотнуть свежего воздуха, появлялся инквизитор с вязанкой хвороста, француз-завоеватель, коронованный мерзавец Фердинанд VII или солдафон, недовольный своей карьерой, и все начиналось сначала. Опять тяжелые засовы на дверях, триумф мракобесия, изгнание благородства. Трусы готовы приветствовать и просветителей, и тиранов, если так делают все вокруг, и забросать камнями вчерашнего кумира, из слабости, из страха, из естественного желания выжить.

Так и случилось с доном Леандро Фернандесом Моратином, думал я, перелистывая его письма. А ведь ему еще повезло, он сумел выбраться из Испании. Сколько раз повторялось одно и то же, сколько в нашей истории изгнанников. Антонио Мачадо умер, как собака. Ему так и не позволили пересечь испанскую границу. А сколькие не смогли даже приблизиться к ней! Я взял карандаш и, с трудом преодолевая дрожь, подчеркнул последние строчки: «Бордо, 27 июня. Приехал Гойя, старый и глухой, как пень. Он не знает ни слова по-французски».

КАК ВСЕГДА, ВОВРЕМЯ

Выходит, это была ошибка. Маленькое недоразумение. Католическая церковь в лице Папы Римского готова принести Лютеру свои извинения. Это есть ошибка, извинения наши прими, о Лютер! Видишь ли, Люти, дружище, мы просто немного переборщили. С кем не бывает. Да и ты ничем не лучше. Все эти виттенбергские тезисы, смалькальдские лиги, схизма эта, будь она неладна. Подумаешь, поджарили пару грешников! Время было такое. Да, нам приходилось жечь тела, но лишь для того чтобы спасти бессмертные души. И просим учесть, что мы пытали своих узников огнем, водой и удавкой, чтобы не проливать их крови, а для исполнения приговора отдавали в руки светской власти. Некоторых протестантских собак — простите, заблудших братьев наших во Христе — мы душили перед сожжением, чтобы они отправлялись на небо, не успев обречь себя на вечное проклятие неосторожными словами. И вообще, как поется в танго, «что такое четыреста лет!» Что такое все эти тысячи замученных, удавленных и сожженных по сравнению с безбрежным океаном и перед лицом вечности. Ничего. Капля в море, же нэ сэ па куа ^[15]. Так что не держи зла. Какие счеты между старыми друзьями!

---

15 Зд.: прямо не знаю (искаж. фр.).