С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)

Оказывается, во всем виноват Милошевич. Он два года с энтузиазмом лично бомбил Сараево, расстреливал пленных и раненых хорватов в Вуковаре и уничтожал все мужское население Сребреницы. Это Милошевич с ухоженными ручками бывалого функционера и равнодушным взглядом стрелял по детишкам с крыш домов, а потом оставлял их, умирающих, чтобы выманить взрослых. Милошевич и только он загонял молодых босниек в бордели и заставлял их танцевать голыми перед пьяными четниками, а когда солдатне надоедало развлекаться с ними, перереза?л несчастным горло. Это Милошевич пронзал детей штыками на глазах у родителей и гонял пленных босыми по снегу, а потом забрасывал гранатами. Это Милошевич развязал в древней Югославии самую страшную в ее истории бойню, пока ООН и НАТО теряли время, решая, договариваться с ним или нет, и ровным счетом ничего не предпринимали, чтобы прекратить бесчинства, пока картины резни по Си-эн-эн не стали совершенно невыносимыми. Наконец, это Милошевич убил моих друзей Грюбера и Радо, Ясмину, Марко и Лючетту, и многих других, включая малыша из Добриньи, который истек кровью у меня на руках. Я так и не узнал, как его звали. Это Милошевич породил призраков, которые будут со мной всю мою чертову жизнь.

Все остальные сербы — невинные овечки, не имевшие понятия о том, что происходит. Псевдооппозиционеры, клацавшие зубами от страха за собственную шкуру. Скоты в генеральских погонах и рядовые артиллеристы, направлявшие пушки на госпитали и вереницы голодных беженцев. Священники, благословлявшие в своих проповедях резню. Учителя, разжигавшие в детях ненависть. Интеллектуалы, оправдывавшие геноцид. Журналисты, которые беззастенчиво лгали. Солдаты, озверевшие от безнаказанности. Тысячи патриотов, выходивших на улицы приветствовать своего президента и его генералов, тигров Аркана и мечту о великой, непобедимой Сербии. Получается, они этого вовсе не хотели, они только выполняли приказы, они просто мимо проходили. Выходит эти ублюдки — чистенькие, их самих подло обманули, и потому теперь они имеют полное право без зазрения совести встать под знамя демократии и национально достоинства. Черта с два!

Как полезно иметь под рукой злых лидеров, на которых можно свалить общую вину. Как хорошо, что можно сказать: я не виноват, я был обманут, меня заставили. Можно с полным основанием умыть руки, как дисциплинированные немцы, которые лишь выполняли приказы, как светлокосые девы, рыдавшие при виде своего фюрера. Как умоют их и те, кто ликует, видя горящие автобусы и убитых выстрелом в затылок людей, кто славит мессий простых решений, создавая десятки новых Милошевичей. Невиновны, говорите? Как бы не так. Тот, кто порождает, приветствует и поддерживает, — виновен. Виновен даже тот, кто молчит. Так что не говорите мне о Милошевиче. Я там был. Виновна Сербия.

БАРНАЯ СТОЙКА

Иногда, чтобы отправиться с друзьями в бар, достаточно вскрыть конверт. Вот письмо от Чемы. Он прислал мне фотографии кафе Грегорио в Хихоне. На одном кафе снято изнутри: барная стойка и столик в углу, за которым он пишет мне. На другой снаружи: сквозь туман неясно выступает вывеска. Этот снимок напоминает мне кафе «У Рика» в «Касабланке». Казалось, на пороге вот-вот появятся увлеченно болтающие Хамфри Богарт и Клод Рэн. Все мы время от времени разыгрываем сцену из этого фильма. Вот теперь пусть говорят, что эпистолярное общение устарело, что Интернет и мобильные телефон лишили его первоначального смысла. Вовремя пришедшее письмо и пара фотографий до сих пор способны совершить чудо. За окном хмурое утро. Я читаю письмо друга, которого никогда не видел, которому я сам не написал ни одного письма. Я понятия не имею, кто он такой, да мне и не важно. Кажется, будто мы вдвоем сидим за стойкой неважно какого бара, неважно в какой стране. Мы неспешно напиваемся. И, как я уже сказал, болтаем.

Не хватает только музыки. Чтобы исправить упущение и познакомить Чему с еще одним своим другом, я включаю «Улицу сомнений» «Секстета Иньяки Акунсе». Иньяки сам прислал мне эту пластинку. Сейчас он играет нежный джаз, а мы с Чемой сидим за стойкой. Это может быть какой угодно бар: бар Дани, который на самом деле ему не принадлежит, или бар Сильвии, или Ракели, или Лолы, а может быть, «Эль Муро». И все же мы в Хихоне. Чема делает глоток, окидывает взглядом зал и говорит:

— Вот бедняжки, ты только посмотри на них. А ведь все они так хороши.