Небесная подруга

Часть третья

Смерть и дева

Один

Может, это был сон? В мрачные дни, когда я не отличу человека от чудовища, порой приходит сомнение – не приснилось ли мне все. Я ищу ответы в бутылке, но вместо утешения вижу лишь зверя, который скалится со дна стакана. В глазах его смерть. Мне не на что жаловаться, ко мне здесь добры – насколько могут быть добры люди, не замечающие живущего среди них демона.

Добрые сиделки в чистых белых халатах приходят и уходят. Некоторые уделяют немного времени бедному старому пьянице из девятой палаты, а в прошлый вторник одна из них – совсем девочка, наверняка собравшаяся на свидание, – подарила мне гардению, украшавшую ее прическу. Она поставила цветок в стакан с водой у моей кровати. Вы и представить себе не можете, как драгоценна была для меня эта гардения, какой нежный и свежий аромат она источала – словно глоток душевного здоровья в темном коконе безумия. Весь вечер я был преисполнен надежд и уверен в том, что я не один, что в свете нового утра я увижу Господа, если сумею дождаться зари. Но когда пришла ночь, из углов палаты выползли тени. Они собрались вокруг моей постели, как голодные демоны, и я не выдержал, потянулся за бутылкой, чтобы найти забвение в горькой влаге, а потом уснул и вновь увидел сны.

Я очнулся от тупого животного оцепенения. Смрад заполнял мои ноздри, словно меня похоронили заживо.

Несколько мгновений не удавалось ничего вспомнить, затем память вернулась, я вскрикнул и дернулся, стоя на коленях во тьме. Я был слеп; мои ладони осязали камни и землю, смертный пот выступил на лбу. Я чувствовал запах грязи, крови, дешевого виски и понятия не имел, где нахожусь.

Когда мир восстал из хаоса, я пополз вперед. Это не улица, нет сомнений. Зрение прояснилось, и я различил узор теней на неровной поверхности. То, что я принял за фонарь, оказалось сиянием, проникавшим сквозь щель в темноте. Похоже, я был внутри какого-то строения. Лачуга, подумал я, или заброшенная ферма. Может быть, хлев. Должно быть, я забрел сюда в пьяном беспамятстве, чтобы укрыться от холода, и уснул, никем не замеченный. Вероятно, я очень напился – только этим можно объяснить ужасающую яркость кошмарных образов, всплывших из глубин подсознания и терзавших мой мозг. Я дотянулся до стены слева, чтобы опереться на нее и подняться на ноги, но камень был омерзительно влажным, и я отдернул руку, словно дотронулся до разлагающейся плоти. Здесь было светлее – я разглядел дверной проем, груду камней с одной стороны, отсыревшую стену у входа. За дверью виднелось что-то вроде ворот – металлические прутья с острыми наконечниками, чугунные завитушки… Желудок скрутило, и остатки мерзкого виски изверглись наружу вместе с горькой желчью. Я понял, что это за место и почему мне снились столь жуткие сны.

Это была гробница.

В тот же миг я рассмотрел множество незамеченных прежде подробностей: свет, падающий из окна церкви снаружи, ряды табличек на сырой стене, в которую, как ящики комода, были задвинуты гробы, остатки венка, свисающие с металлических прутьев. Я застонал. Меня пугало не то, что я оказался здесь, а состояние моего рассудка. Зачем я пришел на кладбище? Откуда эти фантазии о Розмари и ее друзьях? Неужели меня так потряс случай с утопленницей, что я испытываю потребность снова пережить нечто подобное? Почти протрезвев, я побрел к выходу из склепа, хотя меня еще пошатывало. Споткнулся о камень, упал на одно колено, попытался встать, поскользнулся…

Руки коснулись чего-то мягкого, мокрого и холодного, как глина. Я глянул вниз. Нет, это не глина – с таким радужным отблеском, такой ужасной, упругой мягкостью… И пока я смотрел вниз, не в силах закричать, отвести взгляд и даже шевельнуться, замурованный в адском безвременье бесконечного мгновения, я понял: если это происходит на самом деле, то и остальное мне не приснилось. Значит, все произошло на самом деле – не рождено моим подсознанием, а создано чем-то иным, смертоносным и ужасающим. Может быть, я знал это и раньше, но пытался укрыться от истины.

Сейчас истина находилась в двенадцати дюймах от моего лица, и я уже не мог ее отрицать. Там лежал труп, который я видел в ванной у Розмари: расчлененный, окровавленный, безголовый. Я стоял над этим трупом на коленях, касаясь его обеими руками. Более того – мои руки были по локоть погружены в растерзанную грудную клетку, словно руки прачки, склонившейся над корытом.

Два

Что-то большее, чем простое любопытство, заставило Элис снова подняться в комнату Джинни. Было почти три часа ночи; девушка еще не вернулась, а Элис, несмотря на усталость, совсем не хотела спать и не понимала, что с ней происходит. Она распахнула дверь, включила свет, заглянула внутрь: постель по-прежнему не тронута, все аккуратно и безлико, будто здесь никто не живет. Элис внезапно разозлилась, прошла прямиком к гардеробу, открыла его и стала вынимать вещи Джинни, разглядывать их и бросать на кровать. «Черт бы тебя побрал!» – мысленно выругалась она. Подруга Джо что-то скрывала, и Элис должна была с этим разобраться, пока гнев, загнанный внутрь и задавленный страхом, не удушил ее. Она перебрала всю одежду из шкафа, несколько мгновений разглядывала пару шприцов и ампулы, потом отшвырнула и их. Все не то. Элис чуть не плакала от разочарования. У нее была необъяснимая, иррациональная уверенность в том, что где-то здесь находится ключ к тайне. Она занялась уборкой: сворачивала свитера и вешала на плечики платья, и тут ее внимание привлек чемодан, задвинутый под кровать. Элис вытащила его и распахнула с торжествующим возгласом. Внутри, небрежно завернутый в старые газеты, лежал ящик.