Хеб с ветчиной

— У педиков всегда есть деньги, — рассказывал мне один бродяга, совсем юнец. — Я у одного прожил две недели. Пил, жрал все, что хотел, он даже купил мне кое-какие шмотки, но но ночам высасывал, сука, из меня все силы. Я скоро вставать с кровати не мог. Однажды ночью сбежал, пока он спал. Погано было. Один раз он попробовал меня поцеловать в губы, я так въебал ему, что он летел через всю комнату. «Еще раз сделаешь такое, убью!» — сказал я ему.

Еще было хорошее местечко — кафетерий Клифтона. Если денег нс хватало, они брали сколько было. А если вовсе не было, то можно было поесть и даром. Многие бродяги приходили туда и хорошо питались. Держал это заведение какой-то богатый старик, очень неординарная личность. Но я не мог заставить себя прийти туда и нажраться до отвала на дармовщину. Я брал кофе, кусок яблочного пирога и давал им пятак. Иногда я разрешал себе съесть пару горячих сосисок. Там было тихо, прохладно и чисто. Приятно было посидеть возле декоративного водопада — возникала иллюзия, что жизнь прекрасна. Можно было пробыть там весь день, попивая чашку кофе за три цента, и никто не попросит вас удалиться, как бы скверно вы ни выглядели. Выставлялось только одно условие — бродяг просили не приносить и не распивать спиртное. Такое место было островком надежды для тех, у которых ее совсем не оставалось.

Между тем в Першинг-сквере люди днями напролет спорили на тему: есть Бог или Его нет. Большинство выдвигали довольно слабые аргументы, но время от времени сходились по-настоящему подкованные Верующий и Атеист, и на это стоило посмотреть и послушать.

Когда у меня заводилось несколько монет, я шел в бар, который располагался под большим кинотеатром. Мне было 18, но меня обслуживали. Выглядел я неопределенно, иногда на 25, а норой и на 30. Бар держал китаец, он никогда ни с кем не разговаривал. Все, что от меня требовалось, это расплатиться за первое пиво, потом платил какой-нибудь озабоченный гомик. Чтобы не было противно, приходилось переключаться на виски. Я раскручивал его на виски, но когда он подступал уж совсем близко, меня тошнило, я отталкивал его и уходил. Со временем пидоры раскусили меня, и местечко потеряло свою привлекательность.

Посещения библиотеки наводили на меня тоску. Я быстро пресытился чтением книг и вскоре просто хватал первый попавшейся под руку том, желательно потолще, и шел по залу, высматривая девиц. Всегда находились одна или две симпатичные, молодые. Я садился за три-четыре стула от нее и прикидывался, будто читаю, стараясь выглядеть настоящим интеллектуалом. Я надеялся, что какая-нибудь да клюнет на меня. Я знал, что безобразен, но думал, что если я буду выглядеть достаточно интеллигентным, то и у меня появится шанс. Но, увы, это никогда не срабатывало. Девицы сосредоточенно делали записи в свои блокноты, потом вставали и уходили, тогда как я наблюдал за мерными и магическими движениями их тел под чистенькими платьями. Интересно, что бы Максим Горький предпринял в таких обстоятельствах?

Дома разыгрывался один и тот же сценарий. Вопросы не задавались, пока мы не усаживались за ужин.

— Ты нашел работу? — спрашивал отец, отведав первое блюдо.

— Нет.

— А пытался?

— Много раз. В некоторые места заходил по два-три раза.

— Не верю.

Но это было правдой. Как было правдой и то, что многие компании давали объявления в газеты, но свободных рабочих мест не имели. Так они поддерживали на плаву свои отделы кадров. А еще убивали время и надежды многих отчаявшихся людей.

— Ничего, ты найдешь работу завтра, Генри, — заканчивала разговор мать…

49

Гитлер разворачивал военные действия в Европе, создавая рабочие места для своих безработных. Я искал работу все лето, но так и не нашел. Джимми Хэтчер получил место на авиационном заводе. В тот день я был вместе с ним, и мы одной ручкой заполнили анкеты. Мы заполнили их идентично, кроме одной графы — место рождения. Я поставил — Германия; Джимми — Рэдинг, Пенсильвания.

— Джимми получил работу на авиационном заводе, — выговаривала мне мать, — а ведь он заканчивал ту же самую школу, что и ты, и лет ему столько же. Почему же тебе отказали?

— Зачем им человек, у которого на лице написано, что он не любит работать, — вмешался отец. — Все, на что он способен, это просиживать в спальне свою чугунную задницу и слушать симфонии по радио!

— Ну, мальчик любит музыку. Это уже что-то.