Жажда странствий

— Откуда вы знаете? — хриплым шепотом спросила она.

— У нее на лице написано. Мой первенец рождался на свет трое суток. — Ни губы, ни веки у него не дрогнули. — Но она слабеет, она еще очень молода. Я это вижу.

Сузив глаза, он посмотрел на женщину.

— Надо доктора, — сказала она.

Он покачал головой.

— Никто не придет. Да они и не смогут ей помочь. Ребенка спасти они могли бы, но кому нужен японский ублюдок?

— То есть как это?

Неужели генерал Чанг готов допустить, чтобы Лин Вей умерла?

— Можно ли что-то сделать? — Одри плохо знала, как протекают роды. Надо было внимательнее слушать, когда рассказывала сестра. Впрочем, Аннабел рожала далеко не так тяжело, и в самый трудный момент ей дали хлороформ. Здесь совсем другое. И Одри поневоле обратилась за помощью к монгольскому генералу, местному военачальнику. Он, казалось, задумался, словно взвешивал что-то, скрытое от Одри. И наконец, посмотрев ей в глаза, ответил:

— Можно ее разрезать. — Это прозвучало так страшно, Одри подумала, что, должно быть, неверно поняла. Но генерал продолжал:

— Чистым клинком. Это полагается делать женщине. Или святому старцу. Но вы, я вижу, не умеете, — А вы?

— Я видел, как это делали моей жене, когда рождался наш второй сын.

— И она осталась жива?

Одри сейчас заботило только одно: надо спасти Лин Вей и освободить ее от ребенка, причиняющего ей столько страданий.

— Да, — кивнул генерал в ответ на ее вопрос. — Она осталась жива. И ребенок остался жив. Может быть, и эту молодую мать тоже удастся спасти от смерти, если поспешить. Прежде всего надо надавить на живот, чтобы ребенок сдвинулся вниз.

Он без всякого стеснения наклонился над Лин Вей, спокойно и ласково сказал ей несколько слов по-китайски, оглядел ее вспученный холмиком живот, нащупал ребенка и неожиданно, без предупреждения, как только начались новые схватки, навалился всей тяжестью, отжимая ребенка книзу. Несчастная кричала и пыталась отбиваться, но он проделал так еще два раза.

Одри было страшно, как бы он не раздавил Лин Вей своим могучим торсом, но на этот раз, когда он велел ей посмотреть, не показался ли черный пятачок детской головки, она с улыбкой облегчения сообщила генералу:

— Вижу ребенка.

Он ничего не ответил и еще дважды навалился на живот роженицы. Черный кружочек головки увеличился. Генерал отошел и опять обратился к Одри:

— Теперь понадобятся чистые полотенца, простыни, тряпки.

Она решила, что ребенок на подходе, и бросилась выполнять его распоряжения. Но, возвратившись с целым полотняным ворохом, в ужасе отпрянула: у нее на глазах генерал одним гибким поворотом кисти извлек из рукава длинный узкий нож и стал водить лезвием в пламени свечи. Одри поняла, что он сдал ей ночью не все имевшееся при нем оружие. Но ничего не сказала. Сейчас было не до того. Слова своего он не нарушил, и, если теперь еще спасет Лин Вей, Одри будет перед ним в неоплатном долгу.

Генерал поднял прокаленное лезвие над головой. Где он собирается резать, Одри ясного представления не имела.

— Посмотрите, не продвинулась ли головка ребенка? — распорядился он. Но черный кружок перестал расти, ведь генерал больше не давил на живот Лин Вей, и бедняжка плакала еще отчаяннее прежнего, так как ребенок рвался наружу и не мог вырваться.

— Подержите ей ноги, — приказал генерал твердым, властным тоном. И Одри на минуту опять стало страшно. Она доверилась этому человеку, хотя у нее не было для этого никаких оснований, кроме одного: больше ждать помощи ей не от кого.

— Что вы будете с ней делать?

Взгляд генерала успокоил Одри.

— Попробую расширить проход по размерам головки ребенка. Поторопитесь, нельзя, чтобы нож остыл.

Одри колебалась только одно мгновение. А затем, пробормотав что-то успокаивающее, присела с краю на кровать, спиной к Лин Вей, и что было силы прижала ее колени. Роженица почти не сопротивлялась, у нее уже не оставалось сил. Рука генерала сработала быстро и четко. Нож проделал надрез. Сначала крови не было, потом она струей хлынула на полотенца, которые Одри заранее подстелила по его приказу. Генерал хриплым голосом приказал ей давить на живот, как это делал раньше сам, и, увидев, что она недостаточно сильно нажимает, даже прикрикнул на нее, заразившись волнением решающих минут…

Он, отправивший на тот свет бог знает сколько людей, сейчас вместе с Одри сражался за эту одну жизнь. Одри набрала побольше воздуха и навалилась всей тяжестью на живот Лин Вей, а он, снова раскалив лезвие, еще расширил надрез, и вдруг под стоны Лин Вей показалась черная макушка, следом лобик, ушки, нос и рот, и вот уже изумленная Одри увидела всю головку младенца и продолжала давить, давить… Лин Вей теперь молчала, она потеряла много крови, и боль была слишком сильной — бедняжка не выдержала и впала в беспамятство. Она не слышала и не сознавала, как появилась на свет ее крошечная дочь и как генерал поднял новорожденную высоко в воздух, улыбаясь своей помощнице во весь рот и торжествуя, словно это был его родной ребенок. Девочка закричала. Они в четыре руки поспешили обтереть и завернуть ее. Одри не обращала внимания на то, что по щекам у нее струятся слезы. Потом она с удивлением увидела, что сквозь окно уже просочился утренний свет.