Алое и зеленое

Так оно представлялось Кристоферу почти все время; но бывали тревожные минуты, когда он чувствовал: чем ближе он подбирается к Милли, тем больше вероятия, что она вдруг возьмет и сбежит. Он готов был ждать ее решения очень долго. Он даже находил удовольствие в этом состоянии необъявленного суверенитета. Но финансовый нажим сам задавал им темп, да и Милли словно уже не терпелось решить свою судьбу, хотя от определенных обещаний она все еще уклонялась; и Кристофер, вовсе не собиравшийся ее торопить, теперь уже не мог не настаивать — ситуация того требовала. Нет, в общем, он уже не боялся, что упустит ее. А впрочем, с такой женщиной, как Милли, разве знаешь? На охоте она привыкла выкидывать фортели, равносильные самоубийству; и если смело встретить бедность она, вероятно, не способна, зато вполне способна послать все к черту, вызвать какую-нибудь грандиозную катастрофу, воображая, что немедленно вслед за тем наступит конец света.

— Выпейте вашей любимой смеси, — сказала Милли. — Она у меня здесь, в кувшине.

— Не откажусь. — Кристофер питал особое пристрастие к смеси из двух частей хереса «Пио пепе» и одной части сухого сидра.

Она подала ему стакан, но рукой продолжала касаться его руки, глядя на него сверху вниз. Лиловый шелк задевал его колени.

— Сегодня вы похожи на китаянку, Милли. Наверно, это платье на вас такое.

— Вот и хорошо. С вами мне потребуется вся моя непроницаемость.

Она вдруг рассмеялась и отошла от него.

— Вы знаете, бедняжка Хильда, я все смотрела на нее за чаем. По-моему, она решила, что поймала вас в сети.

Кристофер тоже рассмеялся.

— Нет, не совсем так. Она решила, что мы с ней — два старых корабля, которые жизненные бури загнали в одну и ту же гавань.

— Когда Франсис выходит замуж?

Кристофер неслышно перевел дух. Нервное, переменчивое настроение Милли и пугало его, и пьянило. Как много, как упорно она, должно быть, думала о Франсис. А между тем они почти никогда о ней не упоминали.

— Скоро.

— Как скоро?

— Не знаю. Этот глупый мальчишка все еще ничего не уточнил. Но скоро уточнит. Я его заставлю.

Печальным укором для Кристофера, единственным, пожалуй, в чем он чувствовал себя виноватым, было то, что теперь ему не терпелось поскорее выдать Франсис замуж. Пока она не замужем, ничто другое просто немыслимо. Он боялся этой ее силы воли, свободной, не находящей применения.

— Кристофер…

— Да, родная?

— Как вам кажется, я очень постарела и подурнела?

— Вы отлично знаете, что? мне кажется.

— Наверно, я старею. Мне нужно, чтобы кто-то говорил мне, что я обольстительно хороша. Раньше мне это было не нужно, хватало зеркала.

— Вы обольстительно хороши, Милли.

Она остановилась у большого зеркала и широким жестом зажгла обе свечи. В мерцающем свете ее отражение глянуло на Кристофера, как только что родившийся дух, и было в этом отражении высокое изящество произведения искусства и еще что-то от вечной печали искусства.

— Это, конечно, неправда, но спасибо хоть за слово. Такое мягкое освещение мне подходит, верно? Все как в тумане. А близко лучше не вглядываться. Старею я. Скоро пора в отставку. Может быть, нам выйти в отставку вместе и поселиться в Грэйстоунсе, в отеле, и о нас будут говорить: «Вон те старики, что всегда прогуливаются по набережной».

— Хорошо бы. Вы ведь знаете, как я хочу…

— Тсс! Кристофер!

— Что?

— Люблю умных людей.

— Ох, Милли, перестаньте вы меня терзать.

Он совсем не думал сбиваться на этот тон, просто все вдруг стало ему невмоготу — этот будуар, ее близость. Прямое шелковое платье колыхалось на ней, точно под ним ничего не было надето. Она стояла рядом, и не касаться ее было мукой.

— Простите меня, — сказала она новым, безутешным голосом и вышла из озаренного свечами круга.

Помолчав, она сказала:

— Не хочу продавать Ратблейн.

— Я знаю.

— Хочу остаться леди Киннард из Ратблейна.

Кристофер стиснул в руке стакан. Сейчас Милли скажет то, что у нее уже давно на уме, о чем он догадывался, хотя она никогда этого не говорила.

— Да?

— Да, Кристофер… Разве непременно нужно все, все менять? Вы же знаете, я вам ни в чем не откажу. Уж такая я женщина. Вернее, могла бы быть такой для вас.

— Но я-то не такой мужчина. А кроме того…

— Кроме того?

— Я бы потребовал… ну, скажем, верности в разумных пределах.