Алое и зеленое

— Что случилось, Кэтлин? Вы просто сама не своя. — Он провел ее по неровной дорожке, между двух растрепанных кустов шиповника, мимо грязных, оббитых раковин грота к деревянной скамейке. В сыром воздухе пахло эвкалиптом.

— Пока еще ничего не случилось. Простите меня, Кристофер. Я была у вас в «Фингласе», а когда не застала, ужасно встревожилась.

Кэтлин и Кристофер знали друг друга очень давно, но так и не стали друзьями. Каждый принимал другого как знакомую деталь пейзажа, и с годами это вылилось в своего рода привязанность. Хотя ничто не роднило его с Кэтлин, а ее жизненная позиция кое в чем его удручала, Кристофер уважал ее за порядочность и независимый характер. Большинство людей он считал рабами, а Кэтлин явно не была рабой. Его презрение к Барни тоже частично оборачивалось сочувствием к Кэтлин; и еще ему нравилось, что она сумела оценить Франсис. Порою Кэтлин внушала ему, как и многим другим, чувство вины; но, разбираясь в людях лучше, чем многие другие, он понимал, в чем здесь суть, и не был на нее за это в обиде.

— Вот теперь и расскажите мне все по порядку. — Его тронуло, что она так старалась его найти.

— Мне стыдно навязывать вам мои заботы, но с кем-то я должна поговорить, а больше не с кем. Я пробовала кое-что сказать Барни, хотя тогда еще не была уверена, но Барни не может мне помочь, хотя бы потому, что сам к этому причастен.

— Ради Бога, Кэтлин, о чем вы?

— Они решили сражаться.

— Кто?

— Шинфейнеры, волонтеры.

— Дорогая моя, они только и делают, что решают сражаться, но этим все и кончается.

— Но сейчас у них определенный план. Я не знаю точно, когда это будет, но очень скоро. Они решили захватить Дублин.

— Чепуха это, Кэтлин. С чего вы взяли?

— Я проникла в комнату к Пату. Он так скрытничал и так был чем-то взволнован, мне нужно было дознаться. Ну вот, я взломала дверь и нашла какие-то планы. Я их толком не поняла, но ясно, речь идет о вооруженном захвате Дублина. И план Дублина там был, и на нем помечено, какие здания нужно захватить.

— Но, Кэтлин, милая, они уже сколько лет этим занимаются. Вы разве не знаете, что Джеймс Конноли чуть ли не каждую субботу «штурмует» Дублинский Замок? Это его любимая игра. Не сомневаюсь, что каждый молодой человек, участвующий в движении, носит в кармане план вооруженного захвата Дублина.

Кэтлин смотрела на черную, просеянную дождем землю у входа в грот. Лицо ее, уже не выражавшее растерянности и страха, было сурово и задумчиво. Кристофер словно увидел ее былую красоту.

— Нет, — сказала она. — На этот раз дело серьезно. Я в этом уверена. Уверена, потому что вижу, что творится с Патом.

— Пат очень молод и легко увлекается. Мало ли почему с ним такое творится. Может быть, влюбился.

— Нет, не влюбился. Девушки Пата не интересуют.

Кристофер чуть не предположил вслух, что Пата, может быть, интересуют мальчики, но вовремя спохватился, что это само по себе не такое уж оригинальное соображение не для ушей Кэтлин.

— А вы что-нибудь ему говорили?

— Нет, он совсем перестал со мной разговаривать. Я только молилась.

— Хотите, я с ним побеседую?

— Ах, если бы вы могли! Я ведь об этом и хотела вас просить. Я чувствовала, что должна что-то сделать. Может быть, вы подействуете на него логикой.

— Логикой! Почему-то женщины воображают, что логика — вроде как припарка, которую можно приложить к любой ситуации. А уж какая логика нужна в данной ситуации — понятия не имею.

— Но вы могли бы убедить его, что это безумие.

— Сомневаюсь, чтобы этого молодого человека можно было убедить в чем бы то ни было. И еще вопрос, безумие это или нет.

— Я не понимаю…

— Нетрудно доказать, что для Ирландии единственный путь к подлинной независимости — это вооруженная борьба. Англия будет оттягивать предоставление гомруля и общипывать его до тех пор, пока от него останутся рожки да ножки. Империалистическая держава с места не сдвинется, если не подтолкнуть ее демонстрацией силы. А к демонстрации силы с рациональными мерками не подойдешь — когда она нужна, тогда и происходит. Так или иначе, честь Ирландии требует вооруженной борьбы. Только напрасно я говорю все это вам.

— То, что вы говорите, грешно и безумно. К чему Ирландии независимость? И как она может быть по-настоящему независимой? Честь Ирландии — это всего-навсего тщеславие кучки кровожадных людей.

— Что ж, вы рассуждаете по-женски. Так я, если хотите, повидаюсь с Патом и попробую что-нибудь разузнать. Но уверяю вас, ничего тут не кроется. Я знаком с Мак-Нейлами, и, уж если бы что-нибудь носилось в воздухе, я бы об этом знал. Планы, которые вы видели, составлены для каких-нибудь очередных учений.