Первый человек в Риме. Том 1

– Может быть это и так, но я не решаюсь проверять твои слова на деле…

С этими словами Агеласт ретировался. Уломать его не удалось.

Кто в Риме не знает, что такое Сабура! Она – позор Рима, его беда. Поэтому Бомилкар отправился туда, одетый как можно скромнее и без эскорта. Как всякий приезжий, Бомилкар был предупрежден о том, что не следует ходить в кварталы на северо-востоке от Форума. Теперь он понял, почему.

Первое, что здесь бросалось в глаза – люди. Так много людей Бомилкар не видел больше нигде. Они переговаривались в окнах стоящих вплотную друг к другу домов, они, толкаясь, прокладывали себе путь в толпе; грубые и злые, они были готовы сражаться насмерть за место под солнцем.

И – грязь. Грязь везде и всюду. С непривычки Бомилкар шарахался от встречных, избегал коснуться стен, покрытых разводами липкой грязи. И как это римляне не дали сгореть этому району, зачем спасали его на пожарах? Ничто и никто здесь не стоил спасения.

Набравшись решительности, Бомилкар углубился в трущобы, стараясь не удаляться от Большой Субуры – главной улицы: сверни в одну из боковых улочек – и уже никогда не выберешься. Постепенно брезгливость уступала место удивлению. Он начал замечать жизнестойкость и силу местных жителей.

Язык, на котором говорила Субура, представлял собой смесь латыни, греческого, арамейского: арго, которое невозможно понять, если вырос не здесь. По крайней мере нигде в Риме Бомилкар не слышал такого наречия.

Повсюду виднелись лавчонки, соперничающие друг с другом в умении завлечь покупателей, отовсюду слышался звон пересчитываемых монет. В лавках можно было купить практически все – где хлеб, где вино, где свечи; особенно запомнились Бомилкару те, в которых лампы соседствовали с печными горшками, а булавки – с кровоточащим мясом. Встречались здесь и мастерские – в общем гаме ухо различало удары молота по наковальне или шум давильни, доносившийся из-за плотно закрытых ворот или из боковых улочек. Как только здесь люди живут?

Еще более многолюдными казались маленькие площади на перекрестках. Он только диву давался, как местные умудрялись в этой давке портомойничать в каменных бассейнах фонтанов и сновать с кувшинами воды. Сирта – столица Нумидии, которой Бомилкар всегда гордился – теперь представлялась ему большой деревней по сравнению с Римом. Даже Александрия вряд ли могла произвести на свет что-то Субуре сродни.

Казалось, самое интересное скрывалось в самых недрах Субуры, но Бомилкар все не мог решиться свернуть с главной улицы, да и не хотел. Все вокруг менялось ежесекундно: декорации, актеры, сюжеты.

Конечно, были и места, где люди собирались посидеть за стаканом вина, убивая досуг. Продвигаясь вперед, он заметил островки относительного спокойствия у перекрестков. Выйдя на один из них, Бомилкар решил, что лучшего места ему не найти. Тут и разговор завязать было легче.

Перекресток, образовывающий треугольную площадку, находился на пересечении Большой Субуры, Малой Субуры и викуса Патрициев. Важный пятачок: в центре – фонтан и открытый алтарь.

Бомилкар вошел в небольшой кабачок на углу, пригнув голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. Все повернулись в его сторону. Разговоры смолкли.

– Прошу прощения, – бесстрашно начал Бомилкар, стараясь разобраться, кто из уставившихся на него – вожак. Ага! Пожалуй, вон тот, в дальнем левом углу! Он определил его без труда: большинство, внимательно осмотрев путника, явно чужеземца, повернулись в тот угол, будто за приказом. Лицо, скорее латиняна, чем грека, принадлежало человеку небольшого роста, лет тридцати пяти на вид. Бомилкар повернулся к нему и, глядя прямо в глаза, представился. Латинский его был слишком неуклюж, он предпочел говорить по-гречески:

– Прошу прощения, что своим вторжением невольно нарушил границы ваших владений. Я искал местечко, где можно спокойно посидеть за стаканчиком вина. Жажда замучила.

– Приятель, это местечко – наше, – откликнулся предводитель на вполне сносном греческом.

– Разве этот кабачок не общественный?

– Не в Субуре, приятель. Раскрой глаза! Топай-ка лучше на виа Нова.

– Да, я такую улицу знаю, но я – приезжий, мне всегда казалось, что нельзя по-настоящему узнать город, не побывав в самых многолюдных его районах, – Бомилкар искусно разыграл из себя человека, раздираемого и любопытством, и высокомерием.

Вожак оглядел его с головы до ног, что-то обдумывая: