Первый человек в Риме. Том 1

– Тьфу! Подумаешь склад! Несколько инжирин и пирожных, и все. Да он и не притрагивается к ним.

Шесть ученых мужей переглянулись между собой.

– Домина, он жует их весь день и половину ночи, так сказали мне ваши слуги, – сказал Атенодор. – Убедите вы его – пусть прикроет свою кондитерскую. Если он будет питаться правильно, и с желудком не будет неприятностей, и вообще здоровье улучшится.

Лежа в кровати, Стих был в курсе этого разговора. Слишком ослабевший, чтобы оправдываться, он лишь переводил свои выпуклые глаза с лица на лицо.

– У него прыщи и цвет кожи нездоровый. Он делает упражнения?

– Зачем ему это… – сказала Клитумна неуверенно. – По роду своих занятий он и так носится с места на место, весь день на ногах, уверяю вас!

– А чем вы заняты, Луций Гавий? – спросил врач-испанец.

– Я работорговец, – ответил Стих.

Поскольку все они, кроме Публия Попиллия, начинали жизнь в Риме как рабы, в их глазах мелькнуло недоброе чувство. Заявив, что время их вышло, доктора заторопились прочь.

– Если захочет сладкого, пусть ограничится медовым вином, – сказал Публий Попиллий. – День или два пусть воздержится от твердой пищи, когда проголодается, пусть соблюдает нормальную диету. Имейте в виду, я сказал «нормальную», госпожа! Бобы, а не сласти, салаты, а не сласти, холодные закуски, а не сласти.

Состояние Стаха улучшилось через неделю, но не вполне. Ел он теперь только здоровую пищу, но продолжал страдать от периодических приступов тошноты, рвоты, болей и от поноса. Только что не столь суровых, как вначале. Стал и в весе терять, хотя понемногу и незаметно для тетки.

К концу лета Стих уже не мог дотащиться до конторы в Портике Метеллов. Все реже он грелся на солнце – занятие это он обожал. Потрясающая книга в картинках – подарок Суллы – перестала Стиха интересовать, и обеды стали тяжелым испытанием. Принимал организм лишь медовое вино, да и то не всегда.

К сентябрю не осталось в Риме врача, который бы не осмотрел его, и разных диагнозов было много, и способами разными пользовали больного, особенно после того, как Клитумна стала обращаться к знахарям.

– Давайте ему все, что он хочет, – сказал один доктор.

– Есть не давайте, морите голодом, – сказал другой.

– Не давайте ему ничего, кроме бобов, – сказал доктор-пифагорец.

– Успокойтесь, – сказал известный греческий доктор Атенодор Сицил. – Что бы там ни было, болезнь не заразна. Уверен, что гнездится она в верхней кишке. Однако пусть, кто входит к нему или выносит его горшок, сразу моют руки. И к кухне их близко не подпускайте.

Двумя же днями позже Луций Гавий Стих умер. Будучи вне себя от горя, Клитумна сразу после похорон покинула Рим, упрашивая Суллу и Никополис поехать с ней в Цирцею, где у нее была вилла. Однако Сулла лишь сопроводил ее на берег Кампании, они с Никополис отказались покидать Рим.

Вернувшись из Цирцеи, Сулла поцеловал Никополис и перебрался из ее комнат.

– Возобновляю аренду кабинета и своей маленькой спальни! – сказал он. – К тому же сейчас, когда Липкий Стих мертв, я более всех гожусь ей в сыновья.

Он скидывал обильно иллюстрированные свитки в пылающее ведро. С отвращением он обвел вокруг рукой:

– Полюбуйся! Нет ни одного дюйма в этой комнате, который не был бы липким!

Графин медового вина стоял на бесценной полке цитрусового дерева. Подняв его, Сулла осмотрел липкий след средь изысканных завитков древесины и цедил сквозь зубы:

– Вот ведь таракан! Прощай, Липкий Стих!

И выбросил графин в открытое окно. Графин полетел дальше и разбился о пресловутую статую Аполлона, преследующего дриаду Дафну. Огромное липкое пятно изуродовало гладкий камень, и вино стекало вниз длинными струйками и впитывалось в землю. Бросившись к окну посмотреть, Никополис захихикала:

– Ты прав. Вылитый был таракан!

И послала свою маленькую служанку Бити вымыть статую мокрой тряпкой.

Никто не заметил пятен белого порошка, прилипших к мрамору – ведь он тоже был белым. Вода сделала свое дело, и порошок исчез.

– Я рада, что ты не в стоящую статую попал, – сказала Никополис, сидя у Суллы на колене, когда они оба смотрели, как Бити обмывает Аполлона.

– Как жаль! – молвил Сулла с довольным видом.

– Сожалеешь? Загубил всю роспись! Только постамент и остался цел.

– Роспись! О, боги! За что окружен я дураками? – спихнул Никополис с колена.

Пятно было уже смыто. Бити выжала тряпку и опорожнила таз в грядку анютиных глазок.