Ты – настоящая

Виктории посчастливилось не упасть, вернее, посчастливилось, что рядом стоял Джон Катлер, у которого оказалась отличная реакция. Флегматик Мэлори, наверное, ничего и сообразить-то не успел.

Виктория сделала вывод, что сознание все-таки ее не покинуло, потому что она явственно ощущала жесткие сильные руки Катлера, который поддерживал ее, боль в голове от качки, когда он быстрыми шагами нес ее на диван в гостиную, непритворное аханье Кэссиди и суету двух служанок рядом. Однако как-то повлиять на ход событий – словом ли, жестом – она не могла. Хотя пыталась: голова наполнилась шумом и болью до краев, как ваза – мутной водой, и от каждого резкого звука эта боль колыхалась и плескалась. А сколько резких звуков могут издавать пятеро взволнованных людей, столпившихся возле одного дивана…

Господи, да что же это с ней?! Беременна, что ли?

Джон Катлер, как и большинство мужчин, терялся перед таким сложным, труднообъяснимым и редким явлением, как женские обмороки. Пока он нес Викторию на руках в гостиную, а это заняло, пожалуй, целых четыре секунды, он лихорадочно пытался сообразить, что же делать дальше, как ей помочь и вообще – не умрет ли эта странная женщина прямо здесь, в его доме…

В общем, полный абсурд, на который способно только сознание шокированного человека.

Мэлори вызвал врача, Кэссиди проявила максимум человеколюбия и руководила решением вопроса о том, чем же еще помочь «бедняжке мисс Маклин».

А может быть, ей просто не хочется находиться здесь?

Джон сидел рядом с Викторией на краешке дивана и совсем не знал, что делать. Мысли в голове скакали, обгоняя друг друга, и среди них не было ни одной конструктивной.

Он давно не носил женщин на руках. А сегодня пришлось, и – вот удивительно! – Джон не запомнил ощущения ее тела на руках; только то, что она показалась ему невозможно легкой ношей.

Странно. Дико. Ненормально. Она такая… сильная. Гордая. Со своими причудами: отказаться от машины до дома, сверлить меня взглядом. А теперь вот – лежит здесь бледная, будто лицо вырезали из бумаги. Какая тонкая рука. Красивая…

Виктория открыла глаза. Дрогнули ресницы. Из-под полуопущенных век на Джона смотрели бархатно-васильковые глаза. Ему даже показалось – чуть насмешливые.

– Ну как вы? – Он порывисто сжал руку Виктории, потом осознал, в каком положении застыли его пальцы, смутился и потихоньку убрал руку.

– Почти в полном порядке. – Голос Виктории звучал, как всегда, но бледность с лица не исчезла. – Сейчас я встану.

– Не вздумайте! – резко оборвал Катлер.

Виктория вздрогнула.

Ой-ой-ой… Голова…

Ему стало стыдно.

Виктория ощущала себя ужасно. Едва ли не большие страдания, чем головная боль и безумная слабость, ей доставляло осознание того, что она сейчас выглядит беззащитной и слабой в глазах этого мужчины…

Вот только встану. Я верну все свои позиции. Как только встану.

Нет, ну правда, как же это смешно, наверное, в его глазах выглядит теперь: и недоразумение при знакомстве, и мой отказ от машины, и мое молчание за ужином!

Мамочка, ну помоги мне выйти из этой ситуации красиво!

Консилиум, собравшийся на кухне, очевидно, не нашел ничего лучше пакета со льдом, который принесла служанка-мышка. Подошли Мэлори и Кэссиди.

– Спасибо, Дейзи. – Джон собственноручно попытался пристроить пакет на лбу Виктории.

Кэссиди встала рядом и положила руку на плечо жениху.

– Вам лучше, Виктория?

– Да, спасибо. – Придерживая лед рукой, Виктория предприняла героическую попытку сесть. – Ваш шофер отвезет меня домой?

– Отвезет. После того как вас осмотрит врач.

– Что-о? – Виктории сразу удалось встать. Врачей она ненавидела с самого детства.

– Я позвонил доктору Моули, он живет здесь неподалеку, – вмешался Мэлори.

– Не нужно мне врача, я здорова! – Виктория поняла, что лучше все-таки сесть. Голова кружилась отчаянно.

– Конечно, – легко согласился Катлер.

– Но нам всем будет спокойнее, если доктор все же осмотрит вас, Виктория, – подытожила Кэссиди.

Ну вот. Как это у меня получилось в такой короткий срок оказаться в центре внимания всех в доме?

Не протестовать. Только дети капризничают.

Виктория легла и устало прикрыла глаза.

Побыстрее бы это все закончилось! Домой. Домой, я хочу домой, где меня никто не будет видеть…

Доктор Моули оказался кругленьким старичком с очень редкими усами и бородкой. Естественно, ничего нового он не сказал Виктории ни про ее режим сна, ни про мигрени. Зато сделал выговор Катлеру, который оказался крайним во всей этой истории «со своей вечной спешкой».