Воспоминания

– Дюжину снимков, обещаю.

Сирина пожала руку Мари-Розе, а затем провела по едва заметно увеличившемуся животу. Брэд уже не оставлял без внимания ее живот, почти ежедневно проверяя, как он подрастает, а она подтрунивала над его влюбленностью к сыну.

– К дочери, – неизменно поправлял он, а Сирина радостно смеялась. Ей хотелось родить мальчика, чтобы он унаследовал его имя, Брэд же всегда заявлял, что ему наплевать на имя и единственное, о чем мечтает, – это о маленькой девочке, которая была бы ее точной копией.

Они обменялись последними рукопожатиями со стариками и сели в машину. Когда они проезжали по авеню Гочи в направлении площади Звезды, Сирина на миг положила голову на плечо Брэду, как когда-то в Риме, и подумала, увидит ли она когда-нибудь эти ставшие знакомыми места.

– Ты в порядке?

Брэд озабоченно посмотрел на нее. Однако Сирина кивнула и улыбнулась.

– Отлично. – Затем, бросив взгляд а окно, добавила: – Просто я прощалась… еще раз.

Брэд нежно сжал ее руку.

– Ты уже много раз прощалась, любовь моя. – Он заглянул ей в глаза. – Надеюсь, теперь мы устроимся и у нас будет свой дом. По крайней мере на время. – Он предполагал, что сможет остаться в Сан-Франциско лет на пять, может быть, даже дольше. – Мы устроим замечательный дом для нашего ребенка, пустим корни, обещаю. – И, еще раз взглянув на жену, добавил: – Ты будешь очень тосковать по своему дому, любимая?

– О Париже?

– Я имел в виду все, не только Париж… Европу.

– Да, Брэд. Я все время боялась войны, волновалась за бабушку, смогу ли когда-нибудь вернуться в Венецию или Рим. Я чувствовала себя словно в тюрьме, когда была в монастыре. Теперь все будет совершенно иначе.

Правда состояла еще и в том, что у нее теперь никого не было в Европе. Кроме разве что Марчеллы. Единственный близкий человек, который был у Сирины, – это муж, и она понимала, что ее место рядом с ним. Вчера она позвонила Марчелле и сказала об отъезде. Она рассказала ей и о малыше. Марчелла так обрадовалась, что смеялась и плакала. Однако она отказалась от приглашения Сирины поехать с ними в Штаты. У Сирины теперь есть Брэд, а Марчелла чувствовала, что ее место в Риме.

– На этот раз все по-другому. – Сирина пожала плечами и улыбнулась. – Мне грустно уезжать отсюда, но только потому, что я привыкла жить здесь, потому что мне все тут знакомо, потому что я говорю на этом языке.

– Не глупи, ты говоришь по-английски почти так же, как и я. Должен признать, – он улыбнулся жене, – даже лучше.

– Я не об этом. Здесь меня понимают, понимают мою жизнь, мой характер, мою душу. В Штатах все иначе. Там люди не такие, как мы.

– Да, пожалуй, ты права.

Брэд знал, что многие в Америке не поймут ее прошлого. Даже не утрудят себя попыткой представить, какие прекрасные творения окружали ее с самого детства: уникальные скульптуры, панно, картины, дворцы в Венеции и Риме – все это составляло ее детское окружение, а также люди, с которыми она общалась, образ ее жизни. Всего этого она лишилась. Но огромная часть прошлого и пережитого проникла в ее кровь, стала неотъемлемой частью ее личности. Брэд очень долго мучился вопросом, насколько все это может вписаться, влиться в его культуру. Это-то и служило одной из причин, почему он не слишком торопился возвращаться обратно в Америку. Но теперь этот момент настал, и для того, чтобы сделать этот переход постепенным, более легким, он решил использовать часть своего отпуска. Брэд взял билеты на «Либертэ» – океанский лайнер, который по окончании войны реквизировали у Германии и передали Франции. Им предстояло пересечь Атлантику в каюте первого класса, расположенной на одной из верхних палуб.

Брэд отказался от поездки поездом до Гавра, решив, что поезд может утомить Сирину, и предпочел воспользоваться машиной. В этом случае они могли бы остановиться и отдохнуть в любой момент, по своему желанию, и она чувствовала бы себя гораздо лучше. У Сирины еще не возникало никаких проблем с беременностью. После первых трех месяцев она чувствовала себя даже лучше, чем прежде. Они проговорили всю дорогу от Парижа до Гавра. Брэд рассказывал ей о своей прежней жизни в Нью-Йорке, о семье, старых друзьях, а она о годах, проведенных в монастыре. Время пролетело совершенно незаметно, и как-то неожиданно для себя они оказались на причале, шофер выгрузил багаж, и уже через мгновение стюард вел их по кораблю к каюте. Сирина с изумлением разглядывала судно. Оно не шло ни в какое сравнение с суденышком, на котором она отчалила в Дувре в компании десятков детей-беженцев и горстки монахинь. Это был первоклассный лайнер. Проходя по великолепным залам, заглядывая в отделанные бархатом каюты через полуоткрытые двери, приглядываясь к пассажирам, поднимавшимся на борт, Сирина поняла, что путешествие будет особенным.