«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Шагает дальше по береговой тропке, изредка останавливаясь, чтобы набрать гальки и камней во внутренние «браконьерские» карманы. Пальто становится все тяжелее, оттягивает плечи.

Там, где над рекой нависает старинный каменный мост, по которому идет дорога в поместье, она пробирается низом. Прямо над головой по мокрому щебню со скрежетом проносится автомобиль. Она слушает, как плещутся, отдаваясь эхом от арочного пролета, волны, а потом выходит из-под моста и спускается к самому берегу, который тянется до мрачного, серого поблескивающего пятна, каким видится издали морская бухта Лох-Гленкоул. Гряда валунов, гигантскими жемчужинами рассыпанных по берегам залива, переливается разными оттенками серого; настоящая монохромная радуга. Ближе к воде, где валуны облеплены водорослями, их цвет меняется на бурый. Горы окружают бухту подобно башням, их вершины подернуты застывшей пеленой серых туч.

Пальто сделалось тяжеленным, оно до боли давит на плечи грузом собранных камней. При ходьбе камни в карманах клацают, а сама она покачивается и прихрамывает — походка становится дерганой. Река мелеет и раздвигает свои берега, покрытые блестящей после дождя травой, которую испещрили валуны и клочки водорослей на неровных краях темного торфянистого дерна; повсюду валяются голые древесные стволы и гигантские сучья — исполосованные стихией, отполированные временем, — как будто изуродованные, переломанные руки и ноги, немые свидетели страшной, беспощадной агонии — ни дать ни взять, вид Помпеи, окаменевшей в бессмысленных муках.

Тропка уже почти неразличима. Оступаясь и едва удерживаясь на ногах, она спускается к потоку и наклоняется, чтобы добавить еще пару камней в те же браконьерские карманы. Ей чудится треск ткани, когда она опускает новый груз в правый карман; подкладка, того и гляди, лопнет — тогда всем стараниям конец. Была какая-то похожая басня. Кажется, у Эзопа. Басня о женщине, которая пыталась унести слишком много камней; вот и про нее можно сочинить такую же. Только никто не напишет и никто не прочтет. Да это ничего не значит. Равно как и все прочее.

Камни в этой части берега округлые, идти по ним нелегко, особенно с таким грузом. Когда она носила под сердцем ребенка, и то было легче, хотя подчас казалось, будто на нее взвалили весь мир. Там, где поток становится еще шире, уходит от травянистого берега и образует бурную дельту с плавающими на поверхности клочьями водорослей и обломками веток, она, шлепая подошвами, ступает в воду. Ботинки наполняются холодом. Она останавливается, снимает перчатки и тщательно застегивает пальто на все пуговицы, под самое горло. Потом нагибается, погружает руки в воду, которая лижет ботинки, и достает со дна последнюю пару камней. Прижимая их локтем к груди, она натягивает перчатки на мокрые пальцы и берет по камню в каждую руку, чтобы не порвались и без того переполненные карманы.

Ее путь лежит туда, где поток становится бухтой и уходит в море. Стараясь держаться вдоль течения, она ни разу не упала и даже не поскользнулась на водорослях. Голова занята вопросом: в каком же месте вода превращается из пресной в соленую?

Бухта поднимается ей до лодыжек, до икр, до колен. Полы пальто плавают на поверхности, покачиваясь на низких волнах, но вскоре, оттягиваемые грузом камней, начинают исчезать под водой. Вода — беспощадно, остро, жестоко холодная. Когда волны врезаются и впиваются ей в колени, ступни делаются чужими и вообще из всех ощущений остается только боль — пронизывающая до костей боль, которую она знает с детства. Пальто тянет книзу. Вода поднимается до бедер.

Раскинув крылья по ветру, над ней кружит чайка. Белая голова с черными глазами-бусинками поворачивается в ее сторону лишь один раз, а потом птица замирает и, хлопая крыльями, медленно улетает к берегу.

Снова полил дождь, волосы стали мокрыми. Она с трудом идет дальше, каждый шаг — все глубже и труднее предыдущего, но она упорно, как бывает в страшном сне, движется к середине темной бухты. Вода доходит ей до лона, до живота, до талии, леденит туловище, высасывая из него тепло. От одежды идут пузыри. Теперь шаги даются чуть легче; когда ее тело пытается плыть, она чувствует себя более уверенно, ступая по скрытому бурой водой дну. Руки в перчатках с двумя последними камнями прижаты к плечам. Вода тонкими струйками стекает по запястьям к согнутым локтям.

Навернувшиеся слезы катятся по щекам; задыхаясь, она с трудом ловит ртом воздух. Холод воды, постепенно пронизывающий насквозь ее тело, кажется, замораживает грудные мышцы; он не дает ей дышать, вызывая спазмы, заставляя бороться за каждый вдох. Кажется, что от этого жуткого, мучительного, всепроникающего холода сердце остановится раньше, чем она утонет.