«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Немного масляно-бензиновой смеси попало на пальцы. Он вымыл в ледяной озерной воде сначала одну руку, потом другую, удерживая пропитанный пахучей жидкостью сверток за петлю бечевки. Только после этого он бросил пакет за борт, примерно в метре от лодки. Достал коробок с незадуваемыми спичками. Зажег одну, бросил. Ее подхватил и отнес ветер, она зашипела в воде поодаль от затонувшего на четверть свертка. Он попробовал еще раз, сделав поправку на ветер. Спичка ударилась о сверток и отлетела; он решил, что опять не вышло, и уже было приготовился чиркнуть еще одну, но увидел, как над пакетом вырос язычок пламени, сперва лениво-голубой, потом пожелтевший.

Пламя окрепло и разгорелось, быстро побежав по свертку. Ветер подгонял лодку к этому огненному рукотворному островку, пришлось оттолкнуть его веслом. Язычок пламени перекинулся на лопасть; он сунул весло в воду. Потом завел подвесной мотор, пару раз дернув шнур стартера, чтобы оживить маленький двухтактный двигатель. Он сел на банку, дал задний ход и отплыл на несколько метров, после чего переключился на холостые обороты и стал смотреть, как в воде горит огонь.

Горело хорошо; бумага и бечевка почернели, потом и вовсе исчезли, а пропитанное бензином пальто, оказавшись на свободе, раскрылось, как темный, пылающий цветок. Старый прорезиненный плащ горел еще лучше; занявшаяся от горящего бензина пропитка поддерживала пламя до тех пор, пока вся зеленовато-коричневая поверхность не вспыхнула ярко и неистово, отражаясь в мелкой ряби и горячо дыша ему в лицо.

Он подождал, пока не догорело, проводил глазами редкие серые лоскуты, на которых кое-где еще плясали крошечные язычки пламени, потом нажал на газ, развернул лодку и промчался прямо по клочкам пальто, которое надела его мать в день самоубийства. Ему было не понять, по какой странной прихоти или изощренной злонамеренности они сняли с ее поднятого из глубин тела это пальто и оставили висеть в гардеробной — ненужное, ничье, вечное привидение в получеловеческом обличье; смотреть на это было выше его сил. Он увидел его в прошлом году, когда приехал сюда с родителями, и не поверил своим глазам. В нынешнем году он приехал один — и опять подумал, что ему мерещится.

Он кинулся к Нилу Макбрайду, но управляющий и слушать не стал — дело-то семейное. Пришлось обратиться к бабушке Уин, но та настояла, чтобы пальто осталось на вешалке, и дала понять, что так заведено еще Бертом, ее покойным мужем. Это было его любимое пальто, потом его по очереди носили мальчики, и оно будет висеть здесь всегда в память о Берте, равно как и в память об Ирэн.

Это было уму непостижимо. И тогда, и теперь. Он заехал в Гарбадейл во время мотопробега по Северошотландскому нагорью, забрал пальто, обернул его вокруг найденного на берегу камня, взял лодку и в сгущавшихся сумерках, скрытый от посторонних глаз, сжег этот проклятый саван. Его мать. Его решение. Кто сам испытал скорбь, тот, возможно, содрогнется, но что сделано, то сделано.

На поверхности еще держались промокшие недогоревшие лоскуты. Он проехался по ним днищем раз, другой, пока они не исчезли без следа, направил нос лодки на северо-запад, к дому, дал полный газ и откинулся назад, тяжело дыша, подставляя мокрые от слез щеки встречному ветру.

— Обдолбан!

— Эй, крутой чувак, шоб меня, видок у тебя отпадный! Твою мать, зашибись, вы гляньте на него! Твою ж мать!

— Громила Ол! Как поживаешь?

— Всем привет.

Он вернулся в Перт, в прежнюю квартиру Танго: здесь все как было; дверь, пострадавшую от встречи с полицейским тараном, присобачили на место; городской совет, как видно, сменил гнев на милость, счета за коммунальные услуги и жилплощадь оплачены, жизнь, можно сказать, бьет ключом.

— Присаживайся, Ол, падай сюда. Шон, бампер-то подвинь. Вот. Ну, крутой чувак, что слышно?

— Да все путем. Вы-то как?

Обмен любезностями завершен. В гостиной не протолкнуться, дым коромыслом, на журнальном столике бутылки, жестянки, пепельницы и кружки. Олбан знаком с шестью из восьмерых присутствующих и смутно припоминает двух других, включая крупную даму с подбитым глазом. В коридоре визжат дети.

— А я как раз думаю: надо бы «каку» сварганить на всю компашку, — сообщает Танго. — Верб — вот он тут — очень кстати приволок пару банок индийского супа. Ты будешь?

Олбан широко улыбается:

— От деликатеса никогда не откажусь, особенно с индийским супом; но с меня приходится — я думал карри на всех заказать.