134  

— Чувак, да они просто чокнутые!

И в точности согласно нашему замыслу, мы надолго забываем о том, что находимся в Индонезии (прежде всего ради Юди). Мы колесим по шоссе на взятой напрокат машине, едим всякую дрянь и поем американские песни, покупаем пиццу везде, где она попадается. Когда свидетельства того, что мы находимся на Бали, становятся слишком уж явными, мы стараемся их игнорировать и притворяемся, что мы в Америке. Например, я спрашиваю: «Как лучше объехать этот вулкан?» А Юди говорит: «По шоссе Ай-девяносто пять». А я отвечаю: «Но тогда мы попадем в Бостон в самый час пик..» Это всего лишь игра, но, как ни странно, очень убедительная.

Иногда нам попадается неподвижная океанская гладь на много километров вокруг, и тогда мы весь день плаваем и разрешаем друг другу пить пиво в десять утра («Чувак, это же в медицинских целях!»). Нам удается подружиться с каждым, кого мы встречаем. Юди один из тех ребят, кто, гуляя по пляжу и увидев человека, который строит лодку, непременно остановится и скажет: «О! Вы строите лодку?» Его любопытство до такой степени обезоруживает, что вскоре его уже готовы пригласить жить в доме у лодочника хоть целый год.

По вечерам происходит странное. Мы натыкаемся на таинственные храмовые ритуалы, происходящие в самой глуши, и поддаемся гипнозу хора голосов, барабанов и гамелана.[46] В одном прибрежном городишке все местные жители собираются на церемонию в честь дня рождения; Юди и меня выдергивают из толпы (как почетных гостей) и приглашают потанцевать с самой красивой девушкой деревни. (Она вся обвешана золотом и драгоценностями и накрашена в египетском стиле; ей не больше тринадцати, но она двигает бедрами с мягкой чувственной уверенностью существа, которому под силу соблазнить всех богов.) На следующий день в той же деревне мы заходим в странный семейный ресторанчик, хозяин которого объявляет себя великим знатоком тайской кухни. Оказывается, он таковым вовсе не является; и тем не менее мы сидим там весь день, прихлебываем ледяную колу, едим жирный пад тай[47] и играем в американские настольные игры с хозяйским сыном-подростком, мальчиком с грациозными женственными повадками. (Лишь позднее до нас доходит, что этот симпатичный мальчик, скорее всего, и был вчерашней прекрасной танцовщицей: балинезийцы — мастера ритуального трансвестизма.)

Каждый день я звоню Фелипе с любого попадающегося в глуши телефона, и он спрашивает:

— Долго еще мне спать одному, прежде чем ты вернешься? — А еще признается: — Влюбляться в тебя так приятно, дорогая.

Это чувство так знакомо, будто я переживаю его чуть ли не каждую неделю, но на самом деле ничего подобного я не испытывал уже почти тридцать лет.

Поскольку мы еще не влюбились друг в друга окончательно, не достигли того момента, когда этот процесс переходит в свободное падение, я что-то нерешительно бормочу и тихонько напоминаю, что через несколько месяцев мне уезжать. Но Фелипе все равно.

— Может, во мне говорит моя идиотская латиноамериканская сентиментальность, но я хочу, чтобы ты поняла: милая, ради тебя я готов даже страдать. Какие бы муки ни ждали нас в будущем, я уже смирился с ними ради одного лишь удовольствия находиться рядом с тобой сейчас. Давай наслаждаться этим временем. Это замечательное время.

— Знаешь, странно, но, прежде чем встретить тебя, я всерьез думала, что мне до конца жизни придется жить в одиночестве, соблюдая целибат. Я даже подумывала, не посвятить ли мне себя духовным размышлениям.

— Поразмысли-ка над этим, крошка, — и он начинает в тщательных деталях перечислять первое, второе, третье, четвертое и пятое, что он сделает со мной, когда я снова окажусь в его постели. Я выхожу из телефонной будки на слегка подкашивающихся ногах, изумленная и ошарашенная новой страстью.

В последний день нашего дорожного путешествия мы с Юди целый день прохлаждаемся на очередном пляже, и, как часто у нас бывает, разговор опять заходит о Нью-Йорке — какой это чудесный город и как мы его любим. Юди скучает по городу почти так же сильно, как по жене, как если бы Нью-Йорк был живым человеком, родственником, с которым утрачена связь со времени депортации. Мы разговариваем, а Юди расчищает гладкую чистую полоску белого песка между полотенцами и чертит карту Манхэттена.

— Давай рисовать все, что помним в городе, — заявляет он. Пальцами мы чертим авеню, главные улицы, Бродвей, криво рассекающий остров и нарушающий геометрический порядок, реки, Гринвич-виллидж, Центральный парк Находим тоненькую красивую ракушку и используем ее в качестве Эмпайр-Стейт-билдинг, а другую — как здание Крайслера. И из уважения берем две палочки и устанавливаем башни-близнецы внизу острова — там, где им и место.

  134  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×