Немного солнца в холодной воде

Прошло уже две недели с тех пор, как Жиль приехал из Парижа, а он еще нигде не бывал, если не считать утренних поездок с Одилией за покупками в соседний поселок. Его судьба словно остановилась: ему казалось, что отныне он всю жизнь будет нежиться на солнце, днем любить Натали, а вечерами мечтать. Мысль, что через два месяца он станет редактором международного отдела газеты, будет занят по горло и начнет в такой же мере беречь свое время, в какой сейчас его растрачивает, и что время это будет пролетать в сером круговороте Парижа, казалась ему просто нелепой. Впрочем, он даже не думал об этом, так как всегда очень легко относился к проектам на будущее. Проснувшись, он решал лишь самые простые вопросы: идти ему с Флораном удить рыбу или не идти, в каком настроении приедет Натали, будет она нежна или требовательна и сможет ли он сам починить обвисший ставень в их жаркой спальне. Иногда, читая газету, он принимался размышлять, что может толкнуть человека на то, чтобы разрезать своего ближнего на восемнадцать кусков, и делился своим недоумением с Одилией, которая от ужаса начинала пронзительно кричать, как павлин, а Флоран по своему обыкновению прибегал к мимике и жестам: постукивал себя пальцем по лбу или делал из галстука петлю-удавку и затягивал ее. Короче говоря, Жиль был счастлив, более того – он сознавал это и с мужской гордостью повторял это Натали на разные лады. «Подумай только, – говорил он, – подумай только: всего два месяца назад я был конченым человеком, а теперь я так счастлив…» Казалось, он сам не мог поверить своему счастью, и это смешило Натали, а когда он добавлял: «И все благодаря тебе», у нее быстро-быстро трепетали ресницы.

Наконец устроили у себя вечер и Сильвенеры. Каждый год, приблизительно в одно и то же время, Франсуа Сильвенер собирал в своем доме светское общество Лиможа и его окрестностей. Это был самый изысканный прием в летнем сезоне, и Одилия, презрев соображения морали, начала радостно готовиться к нему за десять дней. Это был единственный прием, ради которого Жиль решился пожертвовать своим одиночеством. Ему хотелось увидеть, как живет Натали. Хотелось увидеть ее в роли хозяйки дома, и он заранее забавлялся.

Франсуа Сильвенер занимал большой особняк восемнадцатого века, очевидно, всегда принадлежавший блюстителям правосудия. Дом стоял в самом центре Лиможа, окна выходили в великолепный сад, пожалуй слишком ярко освещенный по случаю празднества. И, пожалуй, слишком много тут цветов, подумал Жиль, поднимаясь по ступенькам, и слишком пахнет деньгами. Конечно, деньгами, добытыми честным путем, деньгами, полученными по наследству, но все-таки деньгами; тяжелая полированная мебель, старинные ковры, большие, чуть потускневшие зеркала и два краснолицых метрдотеля за стойкой буфета в явно стеснявших их белых перчатках – все говорило о богатом и благоустроенном доме. Однако Жиль, как журналист и парижанин, бывавший на приемах более блестящих, на умопомрачительных пирах, которые задавали нередко уже разорявшиеся прожигатели жизни, глядел вокруг с чувством некоторого превосходства. Он любил только деньги, которые бросают на ветер. В доме же Натали подавляла не роскошь, а ощущение прочного достатка. На верхней площадке лестницы стояли рядом Натали и Франсуа Сильвенер и принимали гостей-совсем как в романах девятисотых годов. Некогда Жиль поцеловал руку Натали, он прочел в ее взгляде такое желание понравиться ему, глаза ее так ясно говорили: «Все это для тебя», что ему вдруг стало стыдно за собственное высокомерие. В самых теплых выражениях он расхвалил ее прекрасный дом, пожал руку Сильвенеру и вошел в большую гостиную.

Комнату уже заполняла толпа восторженно настроенных гостей; Жилю пришлось выдержать какие-то разговоры и выслушать какие-то комплименты по поводу его здорового вида, прежде чем ему удалось улизнуть в комнату, которая, очевидно, служила библиотекой. Он попытался представить себе, как Натали сидит тут в кресле у камина напротив мужа, но это оказалось невозможным. Он мог представить себе Натали только раскинувшейся на кровати в жаркой мансарде или лежащей в траве. Немного передохнув в библиотеке, он направился на балкон и тут на кого-то натолкнулся. Перед ним был тот, кого он после рассказа Натали о ее детстве называл про себя «братиком». Они встречались в Лиможе один-единственный раз, но Пьер Лакур сразу протянул ему руку. «Братик» был высоченного роста, с мужественным, как отметил про себя Жиль, и очень красивым лицом. Жиль улыбнулся, вспомнив, как он приревновал к нему Натали на балу у Касиньяков.