Молодой скучающий повеса Руарк Стюарт увидел с палубы парохода юную...
Совсем недавно Тина была счастлива и любима — ив одночасье потеряла ВСЕ....
Увидев его в дверях, она не поднялась, а лишь исподлобья посмотрела на него долгим, укоризненным взглядом. Он улыбнулся.
— Я не успел купить в Эксетере цветы.
— Я это заметила, сэр.
— Я торопился попасть сюда, пока вы еще не легли.
Она опустила ресницы и снова занялась рукодельем — она что-то вышивала, он не мог разобрать, что именно. Когда он подошел ближе, она прервала работу и резким движением перевернула вышиванье.
— Я вижу, у меня появился соперник.
— Вы заслуживаете не одного, а целой дюжины.
Он опустился рядом с ней на колени, нежно взял ее руку и прикоснулся к ней губами. Она покосилась на него из-под ресниц.
— Я не спала ни минуты после вашего отъезда.
— Это видно по вашим бледным щечкам и опухшим глазам.
Улыбки ему добиться не удалось.
— Вы же еще и смеетесь надо мной!
— Если бессонница так вас красит, я распоряжусь, чтобы в спальне у нас всю ночь напролет звонил набатный колокол.
Она зарделась. Чарльз поднялся, сел рядом, притянул ее к себе и поцеловал — сначала в губы, потом в закрытые глаза, которые после этой живительной процедуры открылись и взглянули на него в упор; всю холодность как рукой сняло.
Он улыбнулся.
— А ну-ка, покажите, что это вы там вышиваете в подарок своему тайному воздыхателю.
Она позволила ему взглянуть. Это оказался синий бархатный футляр для карманных часов: викторианский джентльмен на ночь клал свои часы в такой миниатюрный мешочек и вешал его рядом с туалетным столиком. Сверху, на откидном клапане, белым шелком было вышито сердце и по бокам инициалы — «Ч» и «Э»; по низу шла строчка золотых букв — очевидно, начало двустишия. Чарльз прочел ее вслух:
— И с чем же, интересно знать, это рифмуется?
— Угадайте.
Чарльз в раздумье изучал бархатный шедевр.
Эрнестина вспыхнула и вырвала у него чехольчик.
— Вот теперь назло не скажу. Вы вульгарны, как уличный разносчик! (В те времена разносчики славились развязностью и пристрастием к дешевым каламбурам.)
— Недаром таким красавицам, как вы, все достается даром.
— Грубая лесть и плоские остроты равно отвратительны.
— А вы, мое сокровище, очаровательны, когда сердитесь.
— Ах, так? Вот нарочно возьму и перестану сердиться, чтоб только вам досадить.
Она отвернула личико в сторону, но его рука по-прежнему обнимала ее за талию, а пальчики, которые он сжимал другой рукой, отвечали ему чуть заметным пожатием. Несколько секунд прошло в молчании. Он снова поцеловал ей руку.
— Могу я пригласить вас завтра утром на прогулку? Пора наконец показать всему свету, что мы не какая-нибудь легкомысленная влюбленная парочка: примем, как положено, скучающий вид, и все окончательно уверятся, что мы вступаем в брак по расчету.
Она улыбнулась; потом порывистым жестом протянула ему свой подарок.
— Милая моя!
Он еще секунду смотрел ей в глаза, потом сунул руку в карман и положил ей на колени темно-красную сафьяновую коробочку.
— Вместо цветов.
Она осторожно отстегнула замочек и приподняла крышку: внутри, на красной бархатной подкладке, лежала овальная брошь швейцарской работы, с тончайшей мозаикой в виде букета цветов; золотая оправа была украшена жемчужинами, чередующимися с кусочками коралла. Эрнестина обратила к Чарльзу увлажнившийся взгляд; он предупредительно зажмурился. Она повернулась, наклонилась и запечатлела на его губах нежный и целомудренный поцелуй; потом склонила голову к нему на плечо, снова посмотрела на подарок — и поцеловала брошку.
Чарльзу вспомнились строчки приапической песни. Он прошептал ей на ухо:
— Как жаль, что наша свадьба не завтра.
В сущности, нет ничего проще: жить, пока живы твои чувства, пока в тебе жива ирония, но соблюдать условности. Мало ли что могло бы быть! Это не более чем сюжет для отвлеченного, иронического рассмотрения — как и то, что еще может быть… Иными словами, выход один: покориться — и постараться по мере сил соответствовать той роли, которая тебе отведена.
Чарльз прикоснулся к плечу своей невесты.
— Радость моя, я должен перед вами повиниться. Помните ту несчастную, что служила в Мальборо-хаусе?