Лето, прощай

А дальше Квотермейн устроился поудобней, и настил просел уже под его креслом.

В тот же миг кресло Дугласа беззвучно поползло вверх, этак на четверть дюйма.

Так и получилось, что каждый из них каким-то чутьем, каким-то полусознанием догадался, что они качаются на противоположных концах невидимой доски, которая в такт их неспешной беседе ходит вверх-вниз, вверх-вниз; сначала опускался Дуглас, а Квотермейна малость поднимало вверх, потом снижался Квотермейн, а Дуглас незаметно приподнимался – раз-два, выше-ниже, плавно-плавно.

Вот в ласковом воздухе умирающего лета оказался Квотермейн, а через мгновение – Дуглас.

– Сэр?

– Да, сынок?

А ведь раньше он меня так не называл, подумал Дуглас и с капелькой сочувствия отметил, как потеплело стариковское лицо.

Квотермейн склонился вперед.

– Пока ты не засыпал меня вопросами, дай-ка я у тебя у тебя кое-что выясню.

– Да, сэр?

Старик понизил голос и выдохнул:

– Тебе сколько лет?

Этот выдох проник сквозь губы Дугласа.

– М-м-м… восемьдесят один?

– Что?!

– Ну, не знаю. Примерно так. Точней не скажу.

Помолчав, Дуглас решился:

– А вам, сэр?

– Однако… – протянул Квотермейн.

– Сэр?

– Хорошо, давай навскидку. Двенадцать?

– Сэр?!

– Не лучше ли сказать, тринадцать?

– В точку, сэр! Вверх-вниз.

– Дуглас, – заговорил наконец Квотермейн. – Вот объясни. Что это за штука – жизнь?

– Ничего себе! – вскричал Дуглас. – Я то же самое у вас хотел спросить!

Квотермейн откинулся назад.

– Давай немного покачаемся.

А качели – ни туда ни сюда. Остановились – и как заколодило.

– Лето нынче затянулось, – проговорил старик.

– Я думал, ему конца не будет, – подтвердил Дуглас.

– Оно и не кончается. До поры до времени, – сказал Квотермейн.

Потянувшись к столику, он нащупал кувшин с лимонадом, наполнил стакан и передал Дугласу. Тот чинно сделал небольшой глоток. Квотермейн прокашлялся и стал изучать собственные руки.

– Аппоматокс, – произнес он.

Дуглас не понял:

– Сэр?

Квотермейн оглядел перила крыльца, ящики с кустами герани и плетеные кресла, в которых сидели они с мальчиком.

– Аппоматокс. Не доводилось слышать?

– В школе вроде бы проходили.

– Как узнать, кто из них ты и кто – я? Это важно.

– Из кого «из них», сэр?

– Из двух генералов, Дуг. Ли и Грант. Грант и Ли. У тебя какого цвета военная форма?

Дуглас оглядел свои рукава, штанины, башмаки.

– Стало быть, ответа нет, – заметил Квотермейн.

– Нет, сэр.

– Давно это было. Двое усталых, немолодых генералов. При Аппоматоксе.

– Да, сэр.

– Итак. – Кел Квотермейн наклонился вперед, поскрипывая тростниковыми костями. – Что ты хочешь узнать?

– Все, – выпалил Дуглас.

– Все? – Квотермейн хмыкнул себе под нос. – На это потребуется аж десять минут, никак не меньше.

– А если хоть что-нибудь? – спросил Дуглас.

– Хоть что-нибудь? Одну, конкретную вещь? Ну, ты загнул, Дуглас, для этого и всей жизни не хватит. Я довольно много размышлял на эту тему. «Все» с необычайной легкостью слетает у меня с языка. Другое дело «что-нибудь»! «Что-нибудь»! Пока разжуешь, челюсть вывихнешь. Так что давай-ка лучше побеседуем обо «всем», а там видно будет. Когда ты разговоришься и вычислишь одну-единственную, особенную, неизменную сущность, которая пребудет вечно, сразу дай мне знать. Обещаешь?

– Обещаю.

– Итак, где мы остановились? Жизнь? Это, между прочим, тема из разряда «все». Хочешь узнать о жизни все?

Дуглас кивнул и потупился.

– Тогда наберись терпения.

Подняв глаза, Дуглас припечатал Квотермейна таким взглядом, в котором соединились терпение неба и терпение времени.

– Что ж, для начала… – Он умолк и потянулся за пустым стаканом Дугласа. – …освежись-ка, сынок.

Стакан наполнился лимонадом. Дуглас не заставил себя упрашивать.

– Жизнь, – повторил старик и что-то зашептал, забормотал, потом снова зашептал.

Глава 37

Среди ночи Келвина Квотермейна разбудил чей-то возглас или зов.

Кто же мог подать голос? Никто и ничто.

Он посмотрел в окно на круглый лик башенных часов и почти услышал, как они прочищают горло, чтобы возвестить: три часа.

– Кто здесь? – выкрикнул Квотермейн в ночную прохладу.

Это я.

– Неужели опять ты? – Приподняв голову, Квотермейн посмотрел сначала налево, потом направо.