56  

— Я сегодня первый раз слышал соловья, — сказал Хонда, глядя сквозь слабые еще ветки кипарисовиков, саженцы которых он купил здесь в округе.

— Да. Соловьи появляются в середине марта. А в мае увидите кукушку. Не услышите, а увидите. Здесь они, похоже, не кукуют, — отозвалась Кэйко.

— Пойдемте в дом, я угощу вас чаем, — предложил Хонда.

— Я привезла бисквиты, — Кэйко говорила о пакете, который она поставила в передней. Один из магазинов на Гиндзе после войны стал обслуживать американских военнослужащих, и Кэйко, которая имела в него постоянный доступ, обычно покупала там небольшие подарки. Появившиеся перед войной бисквиты английского производства стоили в этом магазине дешево, и когда абрикосовый джем, которым они были прослоены, налипал на зубы, она из настоящего словно возвращалась во времена своей юности. — Я хотел показать вам перстень, чтобы вы его оценили, — тронувшись с места, произнес Хонда.

24

Террасу окружал кустарник, его пахучие цветы еще прятались в почках, красная черепичная крыша дома прикрывала на углу кормушку для птиц. Там собрались стайкой синички — в воздухе стоял неумолкаемый щебет, почувствовав приближение людей, птицы порхнули прочь.

Из передней внутрь дома вела застекленная дверь, по бокам ее, как в голландском домике, были сделаны решетчатые окошки с оранжевым стеклом, и через них неясно просвечивала комната. Хонда любил, остановившись здесь, смотреть, как созданная им самим комната погружается в печальные тона заката; толстые балки крестьянского дома, антикварная люстра работы немецкого мастера, раздвижные двери с пейзажами Оцу,[53] воинские доспехи, лук со стрелами — пронизанное грустным светом, все это походило на натюрморт, написанный кем-нибудь из голландцев с японской натуры.

Хонда усадил Кэйко на стул у камина, но никак не мог разжечь дрова. Мастер, которого он специально приглашал из Токио, выполнил работу добросовестно — камин не дымил, но каждый раз, разжигая его, Хонда не мог не думать о том, что в жизни ему еще не доводилось прикладывать к чему-либо столько знаний и умения. Или, может, он просто не соприкасался с «вещами»?

В его возрасте это было удивительное открытие. За свою жизнь он практически не постиг, что такое свободное время: он не знал естественных ощущений, связанных с физическим трудом, — морской волны, твердости дерева, тяжести камня, прикосновения к корабельным снастям, сети, ружью, но не знал и жизни аристократа — сплошного наслаждения досугом. Киёаки побуждал его тратить свободное время не на природу, а на чувства, и кто же, как не лентяй, мог вырасти из Хонды.

— Я помогу, — Кэйко грациозно наклонилась. Она долго, чуть высунув кончик языка, наблюдала за его действиями. Хонда поднял глаза, и ему предстала волнующая линия ее спины. Костюм плотно охватывал талию, бледно-зеленый цвет облегавшей бедра юбки вызывал ассоциации с большими фарфоровыми вазами.

Пока Кэйко разжигала огонь, оставшийся без дела Хонда отправился за перстнем, о котором он упомянул. Когда он вернулся, по дровам уже ползло буйное красное пламя, дрова трещали в обвивавшем их дыму, шипела выступавшая из свежих чурок смола. Сквозь дрожащее пламя была видна кирпичная кладка камина. Кэйко, спокойно отряхнув руки, с удовлетворением смотрела на результат.

— Ну?

— Вот это да! — Хонда в свете пламени протянул Кэйко вынутый из коробочки перстень.

— Это я о нем говорил, ну как? Купил, чтобы подарить одному человеку.

Кэйко, держа перстень кончиками пальцев с ярко накрашенными ногтями, направила его к свету из окна и стала изучать, прищуривая то один глаз, то другой.

— Мужской, — пробормотала Кэйко.

В перстень был вставлен ярко-зеленый изумруд прямоугольной огранки, камень окружала тончайшая резьба — на золоте были вырезаны звероподобные лица пары божественных стражей.

Кэйко, похоже, для того, чтобы в зелени камня не отражался алый цвет ее ногтей, взяла его по-другому, потом рассматривала, надев на указательный палец. Хотя, как правильно поняла Кэйко, перстень был мужской, его в свое время заказывали для человека с изящными смуглыми пальцами, поэтому он не был ей особенно велик.

— Хороший изумруд. Но у него отчего-то внутри пошли трещинки, и камень замутился, это может не понравиться. Да. Но все-таки камень хороший. И резьба редкая, и вообще вещь антикварная.


  56  
×
×