Бегство от волшебника

— И все же я не могу не сообщить ей, — выдавил из себя он.

— Так сообщите! — воскликнула Марсия. — А хотите, это сделаю я? Лучше я. Назовите ее телефон.

Рейнбери назвал номер.

— А как вас зовут? — спросила Марсия. — Извините, но я до сих пор не знаю.

— Джон, — отозвался Рейнбери. — Джон, Джон, Джон! — он произносил свое имя так яростно, словно самого себя целиком бросал к ее ногам.

Марсия набрала номер. Откуда-то издалека, как будто уже из другого мира, до Рейнбери донесся голос мисс Кейсмент.

— Джон попросил меня сообщить вам, что он уезжает… — говорила Марсия. — Французский акцент в ее голосе был сладок, как мед.

Рейнбери присел. Вытер пот со лба. На секунду в нем пронеслось сожаление о чем-то. Но тут же мощный вихрь поднял его. Поднял беспрепятственно. Как пустую скорлупу. И он поспешил из комнаты упаковывать чемодан.

— Ваш самолет отлетает через час, — раздался голос Марсии. — Я отвезу вас в аэропорт. Не забудьте паспорт.

Через несколько минут Рейнбери уже выходил из дома вместе с Марсией. Он захлопнул дверь за собой и сел в «мерседес».

25

Несколько дней спустя один из депутатов от консерваторов поднял в парламенте вопрос относительно статуса некоторой части рабочих, иммигрантов из Европы, получивших право на постоянное пребывание в Великобритании. Депутат обратился к министру внутренних дел: знает ли тот, что среди иммигрантов, получивших здесь работу по так называемой программе ОЕКИРСа, есть и такие, которых, если следовать букве соглашения, здесь быть не должно? И тут разразилась буря — правительство обвиняли в том, что оно неспособно навести порядок в сфере распределения выделяемых американскими организациями средств. Страна забывает, выступила группа оппозиции, с какой стороны мажут масло на хлеб. Фраза «в конце концов, мы же европейцы», произнесенная спикером от социалистов в последовавших затем дебатах, была встречена выкриками: «Послушайте!» «Не преувеличивайте!» Вопрос получил широчайшую огласку. А тот самый некто, зачинщик, выполнив свою задачу, вновь незаметно погрузился в сладостную дрему, царящую на задних скамьях. Все соглашались, что «кто-то его к этому подтолкнул», но вот кто это был и зачем ему это понадобилось, никто сказать не мог, хотя одна-две фамилии, и довольно известные, при этом упоминались.

Два дня вечерние газеты пестрели заголовками «Министерство внутренних дел покрывает нелегальных работников не без помощи ОЕКИРСа», «Депортировать нелегальных мигрантов — требует член парламента!» На второй день шумихи Роза, придя домой, обнаружила, что Стефан Лисевич исчез. Испарился, не оставив в доме ни малейшего намека на свое пребывание. Роза обрадовалась, но как-то тускло. После встречи с Мишей Фоксом она и так едва замечала Стефана. Она увидала Мишу — и Стефан оказался вычеркнутым из ее жизни. Совсем другие вопросы теперь не давали ей покоя. Словно отмотали назад ленту лет, и померкшие тревоги вновь ожили: что Миша задумывает? о чем Миша на самом деле думает? чего он ждет от нее? как ей с ним себя вести? И что сильнее всего поразило Розу — это его настойчивое стремление говорить о Питере Сейуарде, более того, о привязанности Питера к ней!

Накануне встречи с Мишей Роза полагала, что готова ко всему. Готова к обиде, готова к унижению. Но и — к встрече, наполненной страстью, возможно, даже к возобновлению прежних отношений. Хочется ей этого или нет, Роза для себя не решила. Как бы там ни было, этого не произошло. Но случилось иное: ей показалось, что Мише хочется, чтобы она приняла ухаживания Питера Сейуарда — хотя ничего, неопровержимо указывающего на такое его желание, сказано им не было. Так чего он желает на самом деле? — размышляла Роза. Может, запереть нас с Питером накрепко в одной клетке? Ее вдруг осенило, что она ничего не знает об отношениях Миши и Питера. А может, наоборот, Миша хочет отдалить ее от Питера, возбудить в ней неприязнь к нему, пробудить сомнения: а действительно ли с Питером она должна связать свою судьбу? Нет ли тут стремления просветить ее насчет ее же истинных чувств?

А каковы же были ее истинные чувства? Результатом нежной заботы Миши о Питере стала крайняя неприязнь, с которой Роза теперь думала о Сейуарде. Она сознавала, что это глупо и бесчестно, но ничего не могла с собой поделать, хотя ее не оставляло подозрение, что именно этого Миша и добивался. И тогда она постаралась возбудить в себе чувства прямо противоположные. Прошло еще немного времени, и она начала упрекать себя в том, что уделяет несообразно много внимания этим вещам и что наверняка Миша ни к чему такому и не стремился; но тут же возникало новое возражение — на том основании, что, насколько ей было известно, во всех поступках Миши всегда присутствует некий тайный смысл. Он перерезает нити, связывающие меня с другими людьми, вдруг поняла она; он отсекает мне пути бегства. Итут в ней окончательно померкло сожаление, что она обратилась за помощью к Мише. Ведь разницы никакой нет. Беги к нему или от него — итог один.