По воле судьбы

— Его как раз надо кормить, — сказала Фульвия.

Она взяла мужа за руку и потянула за собой в детскую. Там она вынула из кроватки спящего маленького Куриона.

— Разве он не красавец? Я всегда хотела иметь рыжеволосого мальчугана! Он похож на тебя и будет таким же строптивым.

— Пока он выглядит очень мирно.

— Это потому, что сейчас он живет в ладу с этим миром.

Фульвия кивком отпустила няньку и спустила с плеч платье.

Какой-то момент она стояла, демонстрируя свои пышные груди. С сосков ее капало молоко. Курион ощутил себя на вершине восторга. В паху у него заломило, но он подошел к креслу и сел, в другое кресло села Фульвия. Малыш еще спал, но рефлекс сработал, его губы задвигались, и он принялся звучно сосать, крепко вцепившись крохотными ручонками смуглую материнскую кожу.

— Фульвия, — сказал хриплым голосом Курион, — я так счастлив, что готов умереть. Я любил тебя и тогда, когда ты была с Клодием, но я не знал, какая ты мать. А ты — настоящая мать.

Она удивилась.

— Что в этом особенного? Дети так восхитительны, Курион. Они — кульминация супружеских отношений. С одной стороны, им надо мало, с другой — очень много. Мне доставляет удовольствие отдавать им их долю. Я просто таю, когда кормлю их. Ведь это мое молоко, Курион! Я вырабатываю его! — Она озорно улыбнулась. — Но я с удовольствием позволяю нянькам менять пеленки, а прачкам — стирать их.

— Правильная политика, — снисходительно кивнул он.

— Сегодня нам четыре месяца, — сообщила Фульвия.

— Да, я не видел его целых три рыночных интервала.

— Как дела в Равенне?

Курион пожал плечами и сделал гримасу.

— Или мне надо было спросить, как там Цезарь?

— Честно говоря, я не знаю, Фульвия.

— Разве ты не виделся с ним?

— Часами. Изо дня в день.

— И все-таки ты не знаешь?

— На совещаниях он обсуждает каждый аспект ситуации, строго и беспристрастно, — хмуро сказал Курион и подался вперед, чтобы потрогать рыжий пушок на подрагивающей от глотков головенке. — Ничего общего с сентенциями греческих логиков. Все взвешено, все определено.

— Ну и?

— Ну и уходишь, поняв все, кроме главного.

— Он пойдет на Рим?

— Хотел бы я сказать «да» или «нет», душа моя. Но не могу. Не имею ни малейшего представления.

— А они думают, что не пойдет. Я имею в виду boni с Помпеем.

— Фульвия! — воскликнул Курион, выпрямляясь. — Если Катон и наивен, то Помпей просто не может быть таким наивным.

— Но я права, — сказала Фульвия, отнимая малыша от груди. Она посадила его на колени лицом к себе и осторожно стала наклонять вперед, пока он не срыгнул. Потом приложила сына к другой груди и заговорила опять: — Они напоминают мне маленьких безобидных животных, которые по сути не агрессивны, но имитируют агрессивность, потому что узнали, что такое притворство действует. Но однажды приходит слон и давит бедняг, просто потому, что он их не видит. — Она вздохнула. — Напряжение в Риме огромное, Курион. Все паникуют. Но boni продолжают вести себя, как те ложно-агрессивные маленькие животные. Они позируют на Форуме, болтая всякую чушь, они вводят Сенат и восемнадцать центурий в страх. А Помпей говорит всякие ужасные вещи о неминуемой гражданской войне таким мышам, как бедный старый Цицерон. Но он сам не верит тому, что говорит, Курион. Он знает, что у Цезаря только один легион по эту сторону Альп, и у него нет никаких доказательств, что на подходе еще несколько легионов. Он знает, что, если бы должны были подойти еще легионы, сейчас они уже были бы в Италийской Галлии. Boni тоже знают про это. Разве ты не видишь? Чем громче суматоха и чем сильнее она выводит из равновесия, тем грандиознее покажется им победа, когда Цезарь сдастся. Они хотят покрыть себя славой.

— А если Цезарь не сдастся?

— Он их раздавит. — Она пристально посмотрела на Куриона. — Гай, у тебя ведь есть интуиция. Что она тебе говорит?

— Что Цезарь до последнего будет пытаться решить свой вопрос в законном порядке.

— Он совершенно спокоен.

— О да!

— Потому что уже разложил все по полочкам у себя в голове.

— В этом ты, безусловно, права, жена.

— Ты здесь с какой-то целью или просто вернулся домой?

— Я должен ознакомить Сенат с письмом Цезаря. Сегодня же, на инаугурации новых консулов.

— Ты сам прочтешь его?

— Нет, Антоний. Я теперь лицо частное. Никто меня слушать не станет.