По воле судьбы

— Гней Помпей, пришло письмо от царя! На дорогом папирусе!

Печать была сорвана. Да, папирус и впрямь не дешевый! Помпей впился в текст. Потом вскинул голову.

— Мне дадут аудиенцию. Через час пришлют судно. — Он вдруг испугался. — О боги! Мне надо побриться! И где моя парадная тога! Где мой камердинер? Филипп, разыщи его поскорее!

Он стоял, одетый так, как и полагается проконсулу Рима, в ожидании, когда от берега отчалит величественная позолоченная барка. Рядом стояли Корнелия Метелла и Секст.

— Секст, — вдруг сказал он.

— Да, отец?

— Ты не хотел бы чем-нибудь сейчас заняться?

— Например?

— Ну, сходи на корму, помочись через борт! Или поковыряй в носу! Займись чем-нибудь, что даст мне минутку побыть с Корнелией!

— О! — усмехнулся Секст. — Да, отец. Конечно, отец. Я исчезаю.

— Он хороший парень, — сказал Помпей, — только чуть туповатый.

Три месяца назад Корнелия Метелла отнеслась бы к подобной реплике с высокомерным пренебрежением, но сейчас она рассмеялась.

— Этой ночью ты сделала меня очень счастливым, Корнелия, — сказал Помпей, обнимая ее за талию.

— Это ты сделал меня очень счастливой женщиной, Магн.

— Может быть, любовь моя, нам следовало отправиться в морской вояж раньше? Просто не знаю, что бы я делал сейчас без тебя.

— И без Секста, — быстро добавила она. — Он замечательный.

— И больше подходит тебе по возрасту, чем я! Завтра мне исполнится пятьдесят восемь.

— Я очень его люблю, но Секст еще мальчик. Мне нравятся мужчины постарше. Я пришла к выводу, что ты мне идеально подходишь.

— В Серике мы с тобой все наверстаем!

— Я тоже так думаю.

Они прильнули друг к другу и так стояли, пока не вернулся нахмуренный Секст.

— Уже больше часа прошло, отец, но я не вижу никакой царской барки. Только какую-то шлюпку.

— Она направляется к нам, — сказала Корнелия Метелла.

— Значит, за мной, — сказал Помпей.

— За тобой? — переспросила она ледяным тоном. — Нет, никогда!

— Ты должна помнить, что я уже не Первый Человек в Риме. Просто усталый старый римский проконсул.

— Но не для меня! — сквозь зубы процедил Секст.

К этому времени гребная лодка немного больше шлюпки пристала к борту триремы. Человек в кирасе, стоящий на корме, поднял голову.

— Мне нужен Гней Помпей Магн! — крикнул он.

— Кому это — мне? — спросил с вызовом Секст.

— Я генерал Ахилл, главнокомандующий царя Птолемея Тринадцатого.

— Поднимайся на борт! — крикнул Помпей, указывая на веревочный трап.

Корнелия Метелла с силой ухватилась за его правую руку. Он удивленно посмотрел на нее.

— В чем дело?

— Магн, мне это не нравится! Чего бы ни хотел этот человек, отошли его обратно! Пожалуйста, прикажи поднять якорь! Давай уплывем! Я лучше буду есть черствый хлеб всю дорогу до Утики, чем останусь тут!

— Ну-ну, все хорошо, — осторожно высвобождаясь, сказал Помпей.

Ахилл легко перепрыгнул через леер. Помпей с улыбкой вышел вперед.

— Добро пожаловать, генерал Ахилл. Я — Гней Помпей Магн.

— Я вижу. Это лицо нельзя не узнать. Твои бюсты и статуи стоят повсюду! Даже в Экбатане, судя по слухам.

— Не долго им осталось стоять. Скоро их заменят статуями Цезаря, я полагаю.

— Только не в Египте, Гней Помпей. Ты — великий герой и кумир нашего малолетнего властелина. Он так обрадовался, что увидит тебя, и всю ночь не спал.

— А он не мог прислать что-нибудь получше этой скорлупки? — проворчал Секст.

— Ах, это все из-за хаоса в гавани, — добродушно ответил Ахилл. — Везде военные корабли. Один из них, увы, протаранил случайно барку Птолемея. Результат — эта шлюпка.

— А меня в ней не окатят водой? Я же не могу предстать перед царем Египта в мокрой тоге, — весело сказал Помпей.

— Ты будешь абсолютно сухим, — заверил Ахилл.

— Магн, пожалуйста, не ходи! — прошептала Корнелия.

— Я согласен, отец, это же оскорбительно! — поддержал мачеху Секст.

— Поверь, — сказал Ахилл, широко улыбаясь и демонстрируя отсутствие двух передних зубов, — лишь обстоятельства вынудили меня взять шлюпку, ничего больше. Я даже привез с собой твоего знакомца, чтобы рассеять все опасения, которые могут возникнуть. Видишь мужчину в форме центуриона?

Зрение Помпея было уже не таким острым, как в молодости, но он прищурился — и громко вскрикнул! Радостно, без стеснения, как истинный уроженец Пицена. (Цезарь сказал бы, как галл.)