Продолжение ЖЖизни

А ещё Ароныч рассказал, как однажды утром ему позвонил друг, тот самый атташе, и попросил помочь, поскольку Ароныч свободно говорит по-английски. Ароныч никогда не был поклонником «Дорз» и Джима Моррисона и до того дня не знал, кто его отец. Он не смог точно вспомнить, какой это был год. Вторая половина восьмидесятых. В общем, Ароныч в тот день работал переводчиком отца Джима Моррисона, который впервые приехал на могилу сына. Отца можно понять, всё-таки сын в песне «The End» поёт: «Father, I want to kill you». А отец Джима Моррисона настоящий адмирал, заслуженный и достойный человек. Ароныч сказал, что увидел печального, тихого, аристократического вида человека, который молча и грустно бродил по кладбищу, а потом долго стоял у могилы сына. И вот, выждав, как ему показалось, подходящий момент, атташе обратился через Ароныча к Моррисону-старшему со следующим предложением. Он сказал: «Уважаемый господин Моррисон, мэрия Парижа в моём лице делает вам следующее предложение… Не сочтёте ли вы возможным и не будете ли вы столь любезны… Вам это ничего не будет стоить, все расходы возьмёт на себя мэрия Парижа и Франция… Не позволите ли вы перезахоронить вашего сына у него на родине, то есть у вас, в вашем штате. Всю организацию, все хлопоты и формальности мэрия Парижа возьмёт на себя…» Ароныч сказал, что тихий и печальный адмирал даже не дослушал перевод, он изменился в лице, вскинул руки и неожиданно громко выкрикнул: «No way!».

Мы допили остатки кальвадоса у могилы любимого мною ещё с восьмого класса Джима Моррисона, я прокрутил в голове «Riders on the storm». Как раз начал накрапывать дождик и, исполненный тихого счастья, я расстался с Аронычем, который пешочком побрёл к своему дому, что стоит у кладбищенской стены. Потом я вернулся в гостиницу, чтобы наутро улететь из Парижа – с ощущением умиротворения и воспоминаниями о ещё одной странице, прочитанной мне в этот раз Аронычем об этом великом городе.

9 декабря

Вчера играл спектакль «Дредноуты», довольно давно его не исполнял. Разве что в Париже, а это всё-таки Франция, и в основном французский зритель. Вот вчера играл его, и появились новые тексты, интонации и смыслы. Я почувствовал в себе некоторую жёсткость, если не ожесточение. После спектакля думал, что это, и понял: моя реакция на пресловутый кризис. Я понял, что устал от мужского нытья, именно нытья – моих ровесников, людей, которые давно забыли, сколько стоит литр бензина и сколько потребляет бензина их автомобиль. А некоторые забыли, сколько у них автомобилей. Они ноют так, будто пошли по миру, будто над ними нависла перспектива голодной старости. И во многих и многих обнаружилось отсутствие элементарной мужской выдержки, гражданской и человеческой позиции. Я понял, что мне трудно им сочувствовать. В то же самое время я знаю людей, которые не обладают такими состояниями, которых уволили, сократили или над ними висит ужас увольнения. Но они сохраняют человеческий облик. И надо сказать, что женщины, особенно те, которые работают и тоже весьма сильно испытывают трудности, держатся спокойнее, да ещё и умудряются прекрасно выглядеть. Вот эта усталость от мужского нытья и выразилась во вчерашнем спектакле «Дредноуты».

20 декабря

Вчера долетел до Москвы, а уже пора вылетать в Минск. Прекрасный был тур, хоть и очень напряжённый. Люблю я матушку-Сибирь, угостила она морозами и снегом, которых в Калининграде… и хотел бы сказать, что мне их не хватает, да не могу (улыбка). Но морозы в этот раз были хорошие, сухие, не лютые, но ощутимые. Много свежего снега. Насмотрелся на знакомые с детства пейзажи: переезды между городами были на машине или поездом.

Дорога из Новосибирска в Томск была особенно чувствительной. Во-первых, был сильный снегопад, ехали долго и медленно, во-вторых, новосибирская трасса вообще очень значительна для меня. Для кемеровчанина конца восьмидесятых-девяностых годов Новосибирск был настоящей и недалёкой столицей, мы с друзьями ездили туда даже поесть «настоящей» пиццы – там уже появились пиццерии, а у нас ещё нет. Потом в Новосибирске открылся первый ирландский паб, где был настоящий «Гиннес», а у нас не было. А ещё там проходили всякие концерты, которые до нас не доезжали. Так что сесть в автобус, проехать триста километров, съесть пиццу, выпить пива, побывать на концерте, где-то промыкаться до утра и утром добраться до Кемерово – это было нормально и даже весело. Дорога в Новосибирск была наполнена радостью и предвкушением, а обратная проходила в состоянии глубокого и тяжёлого сна. Каждый населённый пункт знаком и никогда не забудется.