— Владельцы нанимают, владельцы увольняют, и кто скажет, что здесь справедливо? Когда покупатель предлагает такой щедрый пакет вспомоществования, как корпорация «Трансвидение», то здесь уж не до ловли блох.
— «Выловленная блоха». Можно мне выгравировать это на своих золотых часах?
Дома Грелша передергивает.
— Мистер Оджилви, по-моему, Луиза заслуживает хоть какого-то объяснения.
— Тогда она может обратиться к «Трансвидению». Может, ее лицо не соответствует их видению «Подзорной трубы». Слишком радикальное. Слишком феминистское. Слишком сухое. Слишком упрямое.
«Он пытается навести дымовую завесу».
— Мне хотелось бы задать «Трансвидению» несколько вопросов. Где их головной офис?
— Где-то на Востоке. Но я сомневаюсь, что кто-либо захочет с вами разговаривать.
— Где-то на Востоке. Кто же ваши новые члены правления?
— Вы увольняетесь, а не снимаете показания.
— Всего лишь еще один вопрос, мистер Оджилви. За три волшебных года ненормированной работы. Ответьте только на это: насколько совпадают интересы «Трансвидения» и Приморской энергетической?
Дому Грелшу — как видно — это и самому чрезвычайно любопытно. Оджилви долю секунды колеблется, потом взрывается:
— У меня и без вас до хрена работы! Вам будут платить до конца месяца, приходить сюда нет необходимости. Спасибо — и прощайте.
«Если человек взрывается, — думает Луиза, — здесь кроется двуличие».
55
«Жизнь хороша. — Джо Нейпир переводит свой джип на среднюю скорость. — Жить хорошо». Приморская корпорация, его рабочие дни, Марго Рокер и Луиза Рей удаляются в прошлое со скоростью восемьдесят миль в час. Два часа отделяют его от бревенчатой хижины в горах Санто-Кристо. Если он не слишком устанет после поездки, то сможет поймать себе на ужин зубатку. Он смотрит в зеркало заднего вида: серебристый «крайслер» милю или две держался за ним в сотне ярдов, но теперь отстает и исчезает вдали. «Расслабься, — говорит себе Нейпир, — ты вырвался». В его джипе что-то дребезжит. Наступает золотая пора дня — три часа пополудни. Шоссе, постепенно поднимаясь, милю за милей бежит вдоль реки. «За последние тридцать лет здешняя местность убавила в красоте, но покажите мне, где этого не случилось». Уступы с обеих сторон разглажены бульдозерами, и их все основательнее захватывают строительные площадки. «Ты не можешь запретить дочери Лестера играть в «Чудо-женщину». Все, что мог, ты сделал. Пусти ее. Она не ребенок». Нейпир крутит ручку приемника, но на всех волнах мужчины поют как женщины, а женщины — как мужчины. Наконец он находит станцию со второсортной кантри-музыкой, где передают «Все говорят со мной». [210] Милли была музыкальной половиной его брака. Он вспоминает тот вечер, когда впервые ее увидел: она играла на скрипке в «Диком краснобае и его пастушках». Взглядов от музыканта к музыканту, когда музыка течет без усилий, — вот какой близости хотел он от Милли. «Луиза Рей — слишком ребенок. — Нейпир сворачивает на восемнадцатой миле и едет по старой золотоискательской дороге, поднимающейся к Копперлайну. — Это дребезжание так и не проходит». Здесь, вверху, осень уже лижет горные леса. Дорога следует по ущелью под старыми елями, направляясь туда, где опускается солнце.
Он вдруг приходит в себя, не в состоянии вспомнить ни единой мысли последних сорока пяти минут. Нейпир тормозит возле бакалейной лавки, заглушает двигатель и выпрыгивает из джипа. «Слышишь это стремительное течение? Затерянная река». Это напоминает ему, что Копперлайн не похож на Буэнас-Йербас, и он снова отпирает джип. Владелец лавки приветствует его по имени, за шесть минут излагает шестимесячные новости и спрашивает, приехал ли Нейпир на отдых на всю неделю.
— Я теперь постоянно на отдыхе. Предложили досрочно, — таких слов он никогда не употреблял по отношению к себе, — уйти в отставку. Это для меня как выстрел.
От взгляда владельца лавки ничто не ускользает.
— К Дуэйну, да? Будете праздновать сегодня? Или принимать соболезнования завтра?
— Все в пятницу. И будем главным образом праздновать. Первую неделю свободы я хочу отдыхать у себя в хижине, а не валяться под столом у Дуэйна.