Занавес

Он посмотрел на меня и удивленно поднял брови.

— Привет, Гастингс, ещё не спите?

— Не могу заснуть, — коротко бросил я.

— И всего-то? Я сейчас всё устрою. Пойдёмте со мной.

Я прошёл за ним в его комнату, находившуюся рядом с моей. Странное обаяние этого человека побудило меня внимательно к нему присмотреться.

— Вы я смотрю, сами поздно ложитесь, — заметил я.

— Я никогда не был жаворонком. Даже тогда, когда за границей занимался спортом. Нельзя спать в такие приятные вечера.

Он рассмеялся, и мне не понравился его смех.

Я прошёл за ним в ванную комнату. Он открыл маленький шкафчик и вынул бутылку с таблетками.

— Вот. Это стоящие таблетки. Будете спать как убитый.., и видеть прекрасные сны. Удивительные таблетки, они называются «сламберил».

Энтузиазм в его голосе несколько озадачил меня. Может быть, он был ещё и наркоманом?

— А это... не опасно? — с сомнением спросил я.

— Только в том случае, если много принять. Это один из барбитуратов, довольно эффективный яд. — Он улыбнулся, неприятно опустив уголки рта.

— Мне кажется, что это лекарство нельзя достать без рецепта, — заметил я.

— Вы правы, старина. Не все могут его достать. Думаю, это было глупо, но я не сдержался и спросил:

— Если не ошибаюсь, вы знали Этерингтона?

И тут я понял, что попал в цель. Глаза его подозрительно сузились, и он сказал слегка изменившимся голосом:

— О да. Я знал Этерингтона. Бедняга, — Затем, поскольку я молчал, он добавил:

— Этерингтон, конечно, принимал наркотики. В этом всё дело. Нужно знать, когда остановиться. Он же не знал. Печальное дело. Жене его повезло. Если бы не симпатии присяжных, её бы повесили.

Он вручил мне пару таблеток и обычным голосом спросил:

— А вы хорошо знали Этерингтона?

— Нет, — ответил я, не скрывая правды. Какое-то мгновение он был в замешательстве, как будто не зная, что сказать. Затем повернулся и со смехом произнёс:

— Забавный тип. Не скажу, что у него всегда был весёлый характер, но временами в его обществе было приятно.

Я поблагодарил Аллертона за таблетки и вернулся к себе в комнату.

Когда я снова лёг и выключил свет, я подумал, не сделал ли я глупость, так как стал абсолютно уверен в том, что Аллертон, почти наверняка, разыскиваемый нами Икс, а я дал ему понять, что мне всё известно.

Глава 7

1

Моё повествование о днях, проведённых в Стайлзе, должно быть, несколько сумбурно. Мои воспоминания о них представляют серию разговоров, отложившихся в моём сознании.

Вначале пришло осознание беспомощности и физической немощи Эркюля Пуаро. Я действительно верил, что ум его, как сам он подчёркивал, по-прежнему работал с характерной для него проницательностью, но его физическая оболочка была настолько потрёпана временем, что я сразу же понял, что мне придётся быть более активным, чем прежде. Я должен был видеть и слышать за Пуаро.

Каждый погожий день Кёртисс брал на руки своего хозяина и бережно относил его вниз, где того уже ожидала коляска. Затем он вывозил Пуаро в сад и отыскивал место, защищённое от сквозняков. Когда же погода была пасмурной, он относил его в гостиную.

Где бы ни был Пуаро, к нему постоянно приходили поговорить, но всё равно это было не так как раньше, поскольку Пуаро не мог уже сам выбирать себе собеседника.

Однажды, вскоре после моего прибытия, Фрэнклин показал мне в саду старую мастерскую, которая была наспех превращена в научно — исследовательскую лабораторию.

Должен заметить, что у меня не научный склад ума, поэтому в рассказе о работе доктора Фрэнклина я могу не совсем верно употреблять термины, чем вызову недовольство специалистов в этой области.

Насколько я смогу судить, как не специалист, Фрэнклин производил опыты с различными алкалоидами, добываемыми из калабарских бобов, Physostigma venenosum. Я это понял после его разговора с Пуаро. Джудит, пытавшаяся разъяснить мне всё это, была слишком нетерпелива (черта, характерная для молодёжи) и слишком сыпала медицинскими терминами. Она с умным видом упоминала алкалоиды: фисостигмин, эсерин, пхисовенин и генесерин и даже вставила такое невероятно неблагозвучное название как простигмин или иначе демстилуглеродистый эфир трехгидроокисного триметилового ламмопиума и т. д. и т. п. Это то же самое, но другими словами. Для меня это было китайской грамотой, и я заслужил презрение Джудит, когда спросил её, какая человечеству от этого польза. Подобный вопрос не может не раздражать истинного учёного. Джудит немедленно бросила на меня презрительный взгляд и пустилась в очередное долгое и заумное объяснение. Смысл его заключался в том, как я понял, что некоторые малоисследованные племена аборигенов Западной Африки обладали удивительным иммунитетом к таинственной, смертельно опасной болезни, названной, как мне помнится, «джорданитис», по имени некоего энтузиаста, доктора Джордана, впервые обнаружившего её. Это было чрезвычайно редкое тропическое заболевание, которое в ряде случаев приводило к гибели белых людей.