Финальный танец, или Позови меня с собой

– Не хватило самодеятельности в жизни? Еще хочешь?

Марго опустила голову и умолкла, признавая его правоту.

– Значит, так. Охранников двое. Один с тобой, второй постоянно рядом с ребенком – постоянно, слышишь? Ночевать будут тоже здесь, по очереди. Ничего не бойся, эти парни – профи, можешь голая ходить, не отреагируют. – Алекс хмыкнул. – И, Марго, я тебя прошу – не рискуй зря ни собой, ни дочерью.

Она кивнула, почти парализованная страхом, – до нее наконец-то дошло, что это не бредни Алекса, не попытки запугать ее ради интереса, а серьезная, реальная угроза и ей самой, и маленькой Маше.

– Знаешь, что я сделал бы на твоем месте? Позвонил бы Джефу и попросил вернуться.

Это была последняя сказанная Алексом фраза – после нее он захлопнул за собой дверь. Пусть теперь сама думает, что делать с этой информацией.

Марго

Она лежала на кровати рядом со спящей Машей и перебирала листы в толстой папке. Это были разные записи, обрывки каких-то блокнотных листков, иногда просто салфетки с логотипами цюрихских кафе, тетрадные странички, сложенные вчетверо. Все это богатство было испещрено неровным бисером почерка Мэри. Папку Марго нашла здесь, в квартире, в бельевом ящике дивана, когда убиралась перед тем, как въехать сюда. Почему-то именно сегодня ей захотелось перебрать ее содержимое, словно это давало шанс поговорить с Мэри.

Марго иногда казалось, что только в этих вот листочках да еще в дневниках Мэри была настоящей, а не такой, как ее привыкли видеть окружающие. На самом деле она не была ни сильной, ни жесткой, ни стервозной – а несчастной, ранимой и порой очень трогательной в своей наивности. Марго обожала ее стихи, которых подруга почему-то очень стеснялась и никогда не читала вслух. Никогда…

А Марго очень любила слушать, любила звук ее голоса. И даже сейчас, читая про себя неровные строчки, она вполне реально слышала, как их произносит Мэри – негромко, почти шепотом:

• Оборванная нить. Угасшие огни.
• Оставить за бортом ничуть не легче, чем простить
• И пережить.
• И серые тона – куда ни кинешь взгляд,
• И режет пальцы в кровь незакрепленная струна,
• И невпопад
• И нежные слова, и мертвый телефон,
• И знаю, что ты каждый день пытаешься порвать
• Последний сон
• Об острые углы. И некуда идти.
• И снова бесконечно заполняет тишину
• Один мотив.
• И дребезжит трамвай. И разум на кону,
• Как будто ты столетие назад шагнул за край…
• И утонул… ^[2]

Ей казалось, что она знает, кто это – «он», к которому обращены стихи Мэри, но потом, перевернув листок, Марго вдруг с удивлением обнаружила дату, явно не соответствовавшую знакомству Мэри и Алекса. Это было написано гораздо раньше, и выходило, что посвящалось это даже не Косте – вот еще! – а, скорее, Максиму Нестерову, самой первой любви Мэри, человеку, с которым она прожила несколько лет, который не смог поверить ей и ушел. Марго с грустью вспомнила, как пыталась помирить их много лет спустя, оказавшись в квартире этого самого Максима, где лежала после аварии и операции Мэри. Тогда ей казалось, что это самый лучший выход – Максим осознал все, понял, что не может без Мэри, готов для нее на что угодно. Но теперь Марго понимала – Мэри не смогла бы жить с ним. При всем уважении к Максиму Марго видела – он слишком приземлен и прост для ее подруги, он не видит, что Мэри совсем другая, что ее нельзя запереть в квартире и поставить к плите. Она – слишком свободная, сама выбирает, как жить. Максим никогда бы не смог этого принять…

Марго так и задремала среди разбросанных по кровати листков, уснула так спокойно и сладко, как не спала уже очень давно.

Она сидела на незаправленной постели гостиничного номера, пила коньяк и плакала. Столько усилий, столько нервов, такое ужасное, разрывающее напряжение – и никакого результата. Практически ничего… Где и когда она просчиталась? Что сделала не так? Сперва все шло так удачно, даже не приходилось особо думать, и вдруг – осечка за осечкой. Как только ей начинало казаться, что объект уже в руках, как непременно происходило нечто, полностью уничтожавшее все ее усилия.

– Я ненавижу этот город, – пробормотала она, отставляя пустую рюмку на тумбочку, и схватилась за бутылку, чтобы наполнить ее вновь. – Не понимаю, как они тут живут, зачем стремятся сюда? Ничего, я закончу свои дела и вернусь домой. И там снова буду счастлива – потому что успокоюсь. Кроме меня, никто этого не сделает. А я – смогу.

---

2 Стихи Светланы Иваненко.