Мне душу рвет чужая боль

– Зачем Полину Викторовну обидела? – спросил Валентин. – Она благое дело сделала, а ты ее обижаешь…

– Какое дело? Ты что, спал с ней?

– Спишь ты, со своим Лешей… Давай, давай, пропадай!.. Растворяйся, исчезай, что еще там…

Ему очень хотелось по нужде, он поднялся на ноги, направился в туалет, но Кристину обходить не стал. Зачем, если она всего лишь бесплотное видение?.. Но пройти сквозь нее почему-то не удалось, и он врезался в нее.

Кристина упала на пол, высоко задрав ноги.

– Ты что, псих? – вскрикнула она и разрыдалась, размазывая по глазам слезы.

Валентин сел рядом с ней на корточки, недоуменно потрогал ее.

– Ты что, не снишься мне?

– Ты точно псих!

– И с Лешей не спишь?.. Или уже?..

– Дурак!.. Что эта сука здесь делала?

– Что ты здесь делаешь?

– Я?! Это моя квартира!

– Да, конечно, – не мог не согласиться Валентин. – Извини.

Он вышел в прихожую, снял с вешалки куртку.

– Я тебя никуда не пущу! – Кристина подошла к нему и решительно схватила за руку. – Все, хватит, покричали и будет… Не было у нас ничего с Лешей. И не могло быть… То есть могло, то есть я так думала. А потом поняла, что не могу…

– Не могло, но думала.

– Ну с катушек слетела… Это все та чертова сука!.. Слушай, а ведь я хочу… Она посмотрела на меня, и я снова хочу… Ехала, чтобы извиниться… А может, и хотела, когда ехала… Валентин, я запуталась. Распутай меня, а? – умоляюще и с надеждой посмотрела на него Кристина.

Она была так беспомощна в своих сомнениях и переживаниях, что нахлынувшее чувство нежности к ней расплавило последнюю льдинку в душе. Он привлек ее к себе, их губы слились в затяжном поцелуе…

Они уже лежали на диване в переплетении тел, когда дверь содрогнулась от удара.

– Открывай!

– Это Леша! – испуганно и в тоже время шалея от возмущения, воскликнула Кристина. – Вот это наглость!.. Пьяная скотина!..

Не трудно было догадаться, как он нашел этот адрес. Его водитель подвозил Валентина к этому дому, он и сообщил хозяину, куда могла поехать Кристина. А возможно, Леша следил за ней. Так или иначе, ситуация складывалась пакостная. Хотя сложно было поверить, что он посмеет броситься на Валентина с кулаками.

– Я сказал, открывай! – послышалось из-за двери.

И снова еще более сильный удар сотряс ее.

Но дверь была слишком прочной, чтобы ее смог снести пьяный мужик. И Валентин запросто мог переждать приступ гнева. Так бы он и поступил, если бы опасность угрожала только Кристине. Но, судя по всему, Леша рвался разобраться и с ним самим. Что ж, за что борется, пусть на то и напорется. Валентин и сам был не прочь набить ему морду за то, что он чуть не увел у него Кристину.

Но Кристина не позволила ему открыть дверь.

– Не надо!

Она схватила его за руку, потянула на себя. Не думал он, что у нее может быть столько сил. И все же он смог бы вырваться и открыть дверь. Но Кристина повисла у него на шее и, ногами обхватив его бедра, крепко впилась ему в губы. И такая жажда на него вдруг напала, что невозможно стало думать о ком-то другом, кроме нее. Он прижал ее к стене, еще крепче прижал к себе… Леша буйствовал с одной стороны, а они с Кристиной – по другую. Он злился и брызгал слюной, а им было невероятно хорошо – себе в удовольствие, и ему назло…

Глава 25

«В период Афинского государства некоторые мужчины носили длинные волосы, завитые в локоны и подхваченные золотым обручем. В торжественных случаях волосы укладывались надо лбом в виде банта…»

Степан представил, как снимает фуражку в присутствии подчиненных, а из-под нее вываливается бант из волос, подхваченных золотым обручем. Одного этого хватило, чтобы потерять интерес к модному журналу, от нечего делать оказавшемуся у него в руках.

Но лучше бы он продолжал изучать историю парикмахерского дела и смотрел в журнал, а не перед собой. Так бы его внимание не привлекло нечто, которое вряд ли принадлежало к мужскому роду, но уж точно его позорило. Осветленные волосы, накрашенные глаза, пирсинг в ноздрях и на бровях, бесчисленное множество цепочек, перстней и браслетов, бархатная курточка, из-под которой выглядывала розовая рубашка с кружевами, джинсы в обтяжку, женские сапоги на высоких каблуках – и все это принадлежало слащавому пареньку, который шел, беззастенчиво вихляя своей попой. Глядя на это чмо, Степан жалел, что в Уголовном кодексе нет больше сто двадцать первой статьи.

– Что, понравился? – неожиданно услышал он насмешливый голос Жанны.