Дитя любви

Но вскоре стало очевидно, что беда приближается, ибо король расходился во мнениях с многими своими подданными.

Вера в божественное право короля, которая привела его отца прямо на эшафот, была крепка в Якове, и мой отец сказал, что несчастье неотвратимо приближается. Яков не мог поверить, что его могут свергнуть с престола, хотя то, что произошло с его отцом, должно было послужить ему хорошим уроком. Бедный Яков! В отличие от своего брата он не только был глуп и некрасив, но еще и страдал отсутствием здравого смысла.

Ходило много слухов о католиках, которых он назначил на важные посты, а когда он выпустил Декларацию о свободе вероисповедания, этот шаг был расценен как попытка ввести в Англии верховную власть папы римского.

У нас эта тема обсуждалась непрерывно. Томас Уиллерби, Грегори и мой отец тщетно гадали и вопрошали друг друга, во что же это может вылиться. Порой к ним присоединялся Роберт Фринтон, и, несмотря на то, что он происходил из католической семьи и приветствовал равенство всех вер, он хорошо понимал, что католицизм в Англии никогда не примут, ибо люди достаточно натерпелись от него в правление Кровавой Марии. Они еще помнят Смитфилдские костры, когда многие протестанты были приговорены к сожжению заживо. Это произошло более сотни лет назад, но воспоминания остаются.

Королю следовало бы заметить приближение угрозы, но он все так же упорно не замечал волю народа, и, когда семеро епископов, отказавшихся принимать Декларацию, были взяты под арест и заточены в Тауэр, по стране прокатился грозный ропот.

В день суда мать слезно умоляла отца не ехать в Лондон, и, чтобы успокоить ее, ему пришлось остаться, хотя это и было против его натуры. Он был рожден для борьбы и боролся всегда до конца. Можно было подумать, что горький опыт восстания Монмута послужил ему уроком, но не тот он был человек, чтобы принимать к сведению подобные промахи. Когда он поддерживал какую-то сторону, он делал это от всего сердца и был по-настоящему предан делу.

Вскоре стал известен исход того суда: вердикт был: «Не виновны». Люди в зале охрипли, приветствуя справедливое решение суден, огромные толпы ждали на улицах, чтобы выразить поддержку епископам.

Яков был так глуп, что не заметил этого, но он, и в самом деле, так верил в свое право на трон, что и предположить не мог, что его могут свергнуть с престола. Королева только что подарила ему сына, и, вне всяких сомнений, страна должна была радоваться законному наследнику, но теперь даже это не могло спасти его.

В это время я начала беспокоиться о Ли, потому что слишком много слухов бродило насчет Вильгельма Оранского и его жены Марии, и намекали даже, что их собираются пригласить в Англию занять трон. Прошло уже три года с тех пор, как Якова короновали, и за столь короткое время его действия привели Англию к тому, что во всей стране не было человека, более ненавистного, чем король.

— Вся его беда в том, — сказал отец, — что он не хочет довольствоваться тем, что он католик, — что, может быть, страна бы и приняла. Он хочет править католической страной! Я знаю, что некоторые из министров уже связались с Вильгельмом Оранским.

— Пока не начнется бойня, — сказала мать, — мне все равно, кто у нас король.

— А тебе следовало бы побеспокоиться, — ответил отец. — Яков попытается сделать из всех нас католиков, сначала уговорами да лестью, а потом силой. Я знаком с этими методами, но англичане не потерпят этого. У Якова были все возможности править мирно, но его не удовлетворяет личное католичество, он непременно хочет ввести его по всей стране!

Наконец, настал день, когда группа дворян, возглавляемая лордами Дэнби, Шрусбером и Девонширом вместе с епископом Лондонским, послала письмо Вильгельму, в котором приглашала его приехать в страну. Вскоре Вильгельм прибыл в Торбэй, куда его отнесло морскими штормами, а над его судном реял флаг со словами «Протестанство и освобождение Англии», под которыми был вышит девиз дома Оранских: «Я сохраню».

В сентябре 1689 года у меня родилась дочь. Я назвала ее Дамарис — просто мне понравилось это имя.

Жена Эдвина, Джейн, тоже родила ребенка — мальчика, которого она назвала Карлтоном в честь моего отца. Последний очень привязался к мальчику и выказывал куда больший интерес к нему, нежели к моей Дамарис.

Салли Нулленс пребывала в некотором волнении по поводу рождения детей, потому что и думать не могла о том, что в доме появится новая нянька несмотря на то, что сейчас она жила в Эйот Аббасе вместе с Карлоттой. Она стояла на том, что Карлтон-младший и Дамарис — ее дети, и ничьи другие.