Мужчина, которого предала женщина

– Чьего допроса? – удивился Валентин.

– Твоего.

– А вы меня уже допрашивали?

– А зачем? И так все ясно. Ты убил курьера, зарезал его ножом.

– Я?! Убил?! Курьера?!.

– Да, ты заказал бутылку водки, курьер тебе привез, а ты его убил. Ножом. Зарезал прямо на пороге своего дома.

– Я?! – схватился за голову Валентин.

– Ты. И твои соседи видели, как ты его убивал. Они и вызвали милицию.

– Но это не я, – жалко пробормотал он.

– Ты, Полунин, ты.

– Но я ничего не помню.

– Это уже детали. То, что ты находился в состоянии глубокого алкогольного опьянения, не смягчает твоей вины.

– И что, соседи все видели?

– Да, ты убивал несчастного курьера у них на виду. Ты протокол допроса почитай, там все указано.

Дрожащими пальцами Валентин взял со стола скрепленные листы, но они вывалились из рук, с шелестом спланировав на пол. Он подобрал их, попытался что-то прочесть, но буквы расплывались перед глазами. Кое-как он сосредоточился, сфокусировал зрение, прочел заглавную часть протокола. Оказывается, следователь располагал его полными паспортными данными. Владел он и страшной информацией. Оказывается, Валентин уже сознался в убийстве гражданина Веревочкина, курьера интернет-магазина… Информация о свидетелях здесь также имелась.

– Отпираться в твоем случае бессмысленно, – спокойным вразумляющим голосом сказал следователь. – Свидетели есть, нож с отпечатками твоих пальцев уже на экспертизе. В твоем случае подписать протокол – это все равно что чистосердечно признаться в содеянном. А будешь юлить, выкручиваться, это будет воспринято как нежелание сотрудничать со следствием, а это лишних пять-шесть лет к сроку… Так можешь лет десять получить, а загремишь на пятнадцать, а то и на все двадцать… Положение твое серьезное, парень.

– А-а… А можно воды? – смахнув со лба испарину, обморочно спросил Валентин.

– Можно, – кивнул следователь, но убрал графин, когда Валентин протянул к нему руку. – И воды можно, и в камере поспать тоже можно. В камерах у нас лежаки к стене прикручиваются, спать на них только ночью можно. А ты еле живой с похмелья, тебе полежать надо. Я распоряжусь, чтобы для тебя лежак опустили… Мой тебе совет, Полунин. Положение у тебя аховое, и тебе надо радоваться любой возможности хотя бы на грамм-другой улучшить свое положение. Так что давай, подпиши протокол и отправляйся в камеру. И отдыхай, пока тебе не предъявят обвинение.

Валентин внял совету, подписал протокол, за что получил три стакана воды и позволение принять горизонтальное положение в камере. И еще следователь разрешил ему позвонить маме.

Он с содроганием набирал номер ее телефона. Надо было позвонить ей сразу, как он приехал в Москву, но увы. Не хотелось, чтобы она, приехав к нему домой, узнала о разрыве с Дарьяной. Он не хотел злорадства и унизительного торжества с ее стороны. А ведь если бы мама была с ним вчера, она бы не допустила, чтобы он допился до скотского состояния. Тогда бы он не убил человека… Но, увы, сослагательное наклонение хорошо, когда в настоящем все в порядке. Увы, время назад не повернешь.

Мама уже знала, что произошло. Более того, она уже собиралась ехать к нему в изолятор временного содержания. Встречаться с ней Валентин не хотел, боялся истерик и слез. Но ему нужна была ее помощь. Уголовной ответственности ему не избежать, но ее можно смягчить, и помочь ему в этом могла только мама. Дарьяна же только рада будет, если ему выпишут срок по максимуму…

Глава 6

В камере остро воняло туалетом, немытым телом и грязными носками. Казалось, что здесь маринуется с десяток бомжей, но Валентин видел перед собой только одного человека, грязного, вонючего, типичного обитателя городских помоек. Рядом с ним невозможно было находиться, а ведь Валентин должен был делить с ним жалкие десять квадратных метров. Смердел бомж так, что лучше было жить в обнимку с унитазом, чем находиться рядом с ним.

Плохо выбритый прапорщик толкнул Валентина так, что он едва удержался на ногах.

– Давай проходи, чего стоишь?

Пальцами, будто прищепкой, зажав ноздри носа, милиционер прошел в глубь камеры, отцепил от стены дощатые нары, уложив их на железный столбик, вмурованный в бетонный пол.

– Эй, начальник, а мне? – беззубым ртом прошамкал бомж.

– Да пошел ты! – рыкнул на него прапорщик и пулей выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.

Валентин лег на предназначенный ему лежак, согнул руку в локте, ткнулся носом в плечо, чтобы хоть как-то приглушить ненавистное зловоние от бомжа.