Млава Красная

– Какое там идти! Всё Ливония съест, чтоб ей пусто было! – Министр Двора рыл землю не хуже своего вороного. – А Кириаковичам, чтоб не сумневались в нас, девицу в зубы. Так что не только Ейсмонта хоронить будем, но и Зинаиду свет-Авксентьевну пропивать.

– Иванчиков тоже дочку замуж выдаёт, – зачем-то напомнил о преемнике на полку Орлов. О преемнике, о лейб-гвардии Конном полку и о том, что, не случись чадолюбивого ростовщика Гусиковского, готовиться б сейчас генералу Тауберту к походу.

– Выдаёт, – подтвердил Николай Леопольдович. – За Анджековича-второго. Теперь отложат…

Свадьбы не будет, будет поход – торопливый, тяжёлый, кровавый. Под Зульбургом положили половину кавалергардов, но удар тяжёлой конницы сорвал замысел Буонапарте. Это была необходимость, а не глупость.

– Прав ты, Василий, – пробормотал шеф жандармов, – быть Млаве ещё краснее, ох, быть…

2. Антоньевский дворец, резиденция великого князя Авксентия Марковича

Дом без Геды всегда казался пустым и недобрым. Может, когда-то в нём и обитала радость, по крайней мере о дедушке с бабушкой вспоминали как о счастливых людях. Говорили, будто маменька с батюшкой тоже начинали свою жизнь с любви и согласия, но Зюка этого уже не застала. Авксентий Маркович то исчезал из дома, то прятался в кабинете, откуда его извлекали к семейным трапезам; на обедах или ужинах родители либо молчали, либо скучными голосами обсуждали знакомых, либо ссорились. Ввечеру папенька срывался в свои клубы и ресторации, а маменька бродила по комнатам, комкая платок и выговаривая всем, кто попадался навстречу или, наоборот, не оказывался там, где должен быть. Зюке доставалось чаще других, а может, и нет – свои обиды помнишь годами, чужие забываешь назавтра, тем паче ни со Степаном, ни с Евдокией, ни с Еленой Зинаида особо не ладила. Только с Гедой, но он отбывал на войну, которую не одобрял, но на которую рвался.

Стёпушка, вздрагивавший от ужаса при одной мысли о какой бы то ни было «службе», отправился путешествовать по Европе и сейчас, согласно последним известиям, гостил у тётки, бывшей замужем за баварским князем. Всем похожая на маменьку Евдокия была выдана государем за наследника Лисовых и уехала в Железные заводы, где, судя по письмам, нисколько не тосковала. Елена до замужества спускала целые состояния в модных лавках, а рассуждать могла только об «интересных» посланниках или же гвардионцах, коих теперь по причине не менее интересного положения слегка потеснили модные дохтура.

Оставался только Геда…

Однако брат теперь не покидал казарм, мать плакала и ездила то во дворец, то в лавру, отец сразу же после завтрака приказывал запрягать, и Зинаида оставалась одна. Конечно, можно было навещать сестру, тем паче что добродушная, как и отец, Елена вместе с подругами Василисой и Ариадной Аргамаковыми всеми силами пыталась сделать малышку Зюку достойной внимания «интересных» мужчин. Увы, ездить в Пассаж и по французским магазинам, есть конфекты да болтать о муслинах с вальсами Зинаида не могла. Потому что Геда уходил, а Фёдор Сигизмундович уже дрался.

Сероглазый полковник жив и здоров, государь им премного доволен – это всё, что успел объяснить Геда, заскочивший сообщить, что кавалергарды переходят на казарменное положение.

Дальше были слёзы, крик, разбитые на этот раз чашки, осколки на ковре, острые, лёгкие, с медальонами, из которых глядели золотые фазаны. Брат пытался что-то говорить, мать не слушала, заехавшая в гости Елена и княжны Аргамаковы опускали глаза и подносили к ним платочки с вензелями, папенька грозно сопел, вставший столбом в дверях старый Яков шмыгал и без того красным носом, а Зинаида смотрела, будто со стороны. С ней такое бывало: тело словно бы исчезало, оставались только зрение, слух и память… Проходили часы, дни, месяцы, те, кто рыдал, бил посуду, хлопал дверьми, успокаивались, а княжна помнила всё до последнего осколка на полу, до последнего брошенного в сердцах слова. И хотела бы выкинуть из головы, не думать, не слышать, не видеть – не получалось.

Зинаида Авксентьевна отложила книгу, взяла корзинку для рукоделий, погладила разноцветные шёлковые косицы, убрала назад. Осенние дни коротки, но этот тянулся, словно ленивая простуда, что с ног не валит, но и жить не даёт. Княжна перебралась к туалетному столику, посмотрела в глаза бледной русоволосой девице, наморщила нос, и тут явилась Наташа.