Млава Красная

– Письма мои Ирина Львовна сожжёт, а греку этому я в самом деле помочь обещал, да запамятовал. Надо Ваське сказать, пусть в Севастианку пристроит.

– Так он по музыкальной части?

– Ирина говорит, тенор не хуже наполитанских, я ей верю.

– Сам-то слышал?

– Слышал. Хорошо показалось, очень. Но я ценитель невеликий, а Ирина Львовна зря не похвалит. Скверно вышло… Я ведь с мая беднягу мурыжу, выходит.

– Бог с ним, с греком сим поющим, – отмахнулся Николай Леопольдович. – Ты письма свои забери, именно забери. Их нужно сжечь на глазах Лукии Ипполитовны, и лучше, если это сделаю я. Хорошо бы ещё рассказать ей при этом о новом покровителе госпожи Севериной…

– Ирина сейчас одна, – отрезал Орлов, – не считая мужа. И намерена таковой остаться.

– Жаль. – Тауберт встал, прошёлся. Сейчас говорил уже не друг Никола, даже не граф Николай Леопольдович Тауберт, но глава Особой Канцелярии. Кто забыл – «по благонадзорным делам». – Сергий, жену свою ты… сделал несчастной, очень несчастной, прости за прямоту. И мало того что Лукия Ипполитовна несчастлива, она несчастлива опасно. Я бы сказал, что ты рискуешь, если бы не госпожа Северина; Лукия Ипполитовна в ней видит воплощение всех своих горестей. Признаюсь, надеялся отвлечь её от мыслей о мести рассказом об унижении соперницы, неважно уже, подлинном али мнимом…

Орлов закинул ногу на ногу, уголок губ дрогнул в едва заметной усмешке.

– Брось, Никола. Что она мне сделает? Застрелит?

Тауберт промолчал, барабаня пальцами по столу.

– Никола… – поморщился Сергий Григорьевич. – Ну скажи мне, что ты так не думаешь.

– По долгу службы обязан думать, – буркнул Николай Леопольдович. – А ты, друг любезный, сам говорил, что пару пистолетов всегда в кабинете заряженными держишь. Подать тебе список дел уголовных, где ревнивые жёны мужей да разлучниц убивали?

– Чёрт!.. Я Лючию хотел на воды отправить, она и слушать не пожелала.

– Эх, Орлуша, Орлуша, да ты ж этим её только подстегнул. Мол, избавиться от меня хочет. А письмо госпожи Севериной стало последней каплей… надеюсь, что именно последней. И что больше ничего не случится. Забери цидули, и чем скорей, тем лучше. Если Лукия Ипполитовна во мне разуверится, то может и собственные меры принять. Она – натура страстная, романтическая и при этом скрытная, хотя в своё время выказала свои чувства всему Анассеополю. Ты для неё кумиром и героем был…

– Героем был, – Сергий Григорьевич неторопливо, со вкусом, закурил, – двадцать пять лет, как минуло сие… Но не её героем, вот ведь беда какая. Похож был, не спорю, особливо в профиль, а как лицом к лицу оказались, кончился герой. И богиня тоже кончилась… Годами только на людях и говорим, а наедине разве что по делу. Тебе того не понять, ты с Марией Антоновной плоть едина… Скучаешь?

– Скучаю, – признал Николай Леопольдович, проводивший супругу в гости к замужней дочери. – Так заберёшь письма?

– Заберу… Ирина, она даже это поймёт.

– Как же ты диво такое бросил и на девицу Абросимову польстился?

– Потому и бросил. Аленька счастлива, а счастье так заразительно… Если не думать. Ирина же думает, а я не хочу смотреть в женские глаза, как в зеркало. И думать тоже не хочу!

– Да ты всю жизнь только это и делаешь.

– Не при женщинах, Никола.

2. Антоньевский дворец, резиденция великого князя Авксентия Марковича

Лысый сочинитель – теперь Зюка знала его полное имя: Ольхович Модест Ливиевич – своё творение, само собой, прислал, и великая княжна даже взялась его читать. Главным образом чтобы найти повод для уединения, однако роман вопреки всем ожиданиям увлекал – Ольхович либо знал, о чём пишет, либо обладал отменным воображением. Зинаида Авксентьевна словно бы видела дремучие, не чета хотчинским и даже плесковским, леса, полноводные, медленные реки и сильных, свободных, под стать окружающей их природе, людей. Грело душу и то, что героиня обладала длинной русой косой, а не золотыми или же иссиня-чёрными локонами. Мало того, рождённая в сибирских дебрях Анфиса была высока ростом, не лишалась поминутно чувств и не лепетала, что батюшка проклянёт, Господь не велит и вообще «нам должно навеки расстаться»… Сибирская дикарка не шарахалась от любви, да и отправленный Ольховичем аж к Баргузинскому морю разжалованный кавалергард Соколов Зинаиду не бесил.