— Объявляй, — прошипел Кувалда, недовольный тем, что его не замечают, и боец завопил:
— Дорогу великому фюреру!
Но услышан не был.
В ожидании совещания уйбуи развлекались традиционным способом: устроили потасовку. Сначала, увидев мельтешащих подданных, одноглазый решил, что они пошли стенка на стенку, но вскоре понял, что ошибся: бились двое. Причем, собственно драка уже закончилась, и теперь уйбуй Чемодан Гнилич добивал валяющегося на полу Огрызка Шибзича ногами. Остальные же уйбуи, чье мельтешение и ввело фюрера в заблуждение, вели себя по-разному: Гниличи подбадривали Чемодана, Дуричи радовались зрелищу, а Шибзичи отводили взгляды.
— Хватит! — рявкнул Кувалда и, как ни странно, сумел перекрыть царящий в зале шум.
Уйбуи притихли, но здоровенный Гнилич — а Чемодан был необычайно высок и толст для Красных Шапок, — продолжал избивать Огрызка.
— Хватит!
Никакой реакции.
На физиономиях Гниличей стали появляться блудливые усмешечки. Заметивший их Кувалда побагровел, а потому Иголка, спасая положение, пальнул из дробовика в потолок. Грохот выстрела заставил уйбуев съежиться, а Чемодан, молниеносно прекративший избивать Огрызка, развернулся к одноглазому и расплылся в раболепной улыбке:
— О, мой кумир! — На Гнилича сыпалась штукатурка, но он не обращал на нее внимания. — Да здравствует лидер нации! Ура!
— Ура! — нестройно поддержали патриотический призыв уйбуи.
Фюрер задрал нос, а Иголка скривился.
— А чего это холуек твой в меня стволом тычет? — елейным тоном осведомился Чемодан, злобно глядя на Иголку. — Ужель я провинился, мой кумир?
— Пока нет, но мог бы, — важно произнес Кувалда и строго покосился на Иголку. Боец с видимым сожалением опустил дробовик.
— Да как бы я смог перед тобой провиниться, мой кумир? — заискивающе произнес Чемодан. — Всегда иду по жизни с твоим именем, всегда твои приказы на лету схватываю. Верю в тебя и в победу твою. В единую и несокрушимую нашу семью…
— Он первый начал, — проныл поднявшийся с пола Огрызок. — Первый!
И принялся размазывать по физиономии кровь и сопли.
— Меньше болтать надо! — рявкнул Чемодан.
Избитый уйбуй испуганно вздрогнул, но нашел в себе силы продолжить:
— Я не болтал! Я правду сказал.
— Ты нагло врал, сволочь!
— Все знают, что вы трусы! — завопил Огрызок, медленно сдвигаясь ближе к вооруженным телохранителям фюрера. — Все знают! — И повернулся к Кувалде: — Я тута припомнил в разговоре, как Гниличи от чудов бежали…
— Не хрена припоминать, мля! — заорал разъярившийся Чемодан. — Гниличи никогда ни от кого не бегали, мля! Все бегали! Шибзичи! Дуричи! А Гниличи — нет!
Заявление, мягко говоря, прозвучало странно. Стремительное бегство с поля боя Красные Шапки почитали вторым по важности маневром после организованного мародерства, а потому уйбуи, даже предельно лояльные Гниличи, посмотрели на оратора с недоумением.
— Мне батяня в детстве рассказывал о смелости гнилической, — продолжил разгоряченный Чемодан, не обращая внимания на удивление окружающих. — Рассказывал, как пришла война страшная в Западные Леса, как ворвались в наши исконные вотчины злобные чуды на конях единорожных и как бежали в Тайный Город Шибзичи с Дуричами… Все бежали! Даже Гниличи ушли, поскольку не было возможности сражаться с дикими рыжими племенами. Но остался в одной деревушке храбрый воин. «Идите, — сказал он друзьям своим. — Детей спасайте и родственников. И сами спасайтесь! А я вас прикрою». И остался один. И когда ворвались в деревню чуды злобные, стал храбрый воин с ними биться-сражаться. Копье у него сломалось первым, потом сабля верная пополам треснула, потом нож закадычный затупился, а чудов все прибывает да прибывает. Одни мертвыми валятся, другие им на смену. И стал тот воин камнями в них бросать метко. Один дом разобрал на камни да все покидал. Второй разобрал. Испугались тогда чуды, осадой деревню обложили. А воин их обманул и ночью ушел. Звали его Чемоданом, что значит: «Тот, кто и камнями дерется даже!», и меня в его честь батяня нарек.
— Брехуном твой батяня был, — не выдержал Иголка.
— Брехуном? — Чемодан побледнел. — Может, повторишь?
— Брехун, брехун, брехун. — Боец нехорошо ощерился. — Хватит? Или повторить после того, как ты уши почистишь?
— А без дробовика повторишь?
— Без дробовика мне в тебя целиться неудобно.