Мера любви

Тогда, Сара, во мне вскипела кровь. Я забыл прежнюю дружбу и жалость, которую я испытывал при виде большого красного шрама на его лице, и зарычал так сильно, что распугал всех ворон.

– У тебя короткая память, Монсальви, меня от тебя воротит! Подумать только, тебя в округе считали украшением рыцарства! Ты был тверд и хладнокровен, как острие твоей шпаги, и ты был столь же прямодушен, как и она. Лучшая ловушка, да? Ты забыл перезвон колоколов в Карлате и человека, шедшего в лепрозорий с маленьким солнцем в своих руках, главной ловушкой «этой шлюхи», которая готова была тысячу раз погибнуть за любовь к тебе.

– Что он сказал? – прервала его Сара, побледнев при воспоминании о случае, упомянутом Рокморелем, о котором до сих пор рассказывали в деревнях от Орийяка до Роде.

– Ничего. Но он стал совсем бледным и на минуту закрыл глаза. Я воспользовался этим, чтобы прикончить его. Слушай меня внимательно, – сказал я ему, – госпожа де Монсальви, да, так все зовут и будут звать ее, останется у нас столько, сколько будет угодно Богу, а ты можешь предупредить своего представителя, что, если он осмелится вершить правосудие на моих землях, он будет иметь дело со мной.

– Тебя отлучат от церкви!

– Наплевать! Это давно должно было случиться, учитывая жизнь, которую мы ведем с Амори. Это не остановит меня пойти прямо к Всевышнему в тот день, когда он решит, что я достаточно пошумел на этой земле, он уж наверняка все поймет.

На это Монсальви резко развернул коня и скрылся там, откуда пришел. Он, видимо, вернется домой, сделав крюк. Когда он пришпорил коня, я слышал, как он крикнул:

– Мы еще посмотрим! Ты можешь предупредить ее о том, что ее ждет, а потом я приду за детьми!..

Вот, Сара, я вам все рассказал, я хотел поговорить с вами до того, как об этом узнает эта несчастная.

– Не вздумайте сказать ей! Она и так достаточно страдает. Но скажите мне, он может осуществить свою угрозу? Неужели в Роде найдутся глупцы, готовые поверить ему?

– Готов положить руку на костер, что найдутся подобные спесивые, высокородные болваны.

– И кто, вы думаете?

– Я их хорошо знаю, люди без стыда и совести из Вьейви, такие, например, как этот скряга Монтарналь. Представьте, что Арно даст понять, что как только он избавится от своей обожаемой женушки, то сразу женится на одной из местных девушек – Маргарите де Вьейви или Одетте де Монтарналь. Эти негодяи будут тогда готовы поклясться на мессе, что несчастная Катрин переспала с половиной округи.

– Я верю вам! – сказала Сара. – Мессир Рено, я настаиваю на своей просьбе. Катрин не должна ничего узнать. Это причинит ей боль, так как я боюсь, что она еще любит этого отвратительного человека!

Именно в эту ночь Сара, укрывшись в подземелье Рокмореля, при свете факелов слепила своими ловкими руками две восковые фигурки, одну – одетую в женскую одежду, другую – в мужскую.

Нашептывая непонятные слова на чужом языке, она проткнула фигурки длинными иголками, которые предварительно раскалила на огне. Черный дым испускал едкие благовония, на стене четко вырисовывалась тень Сары, словно призрак ненависти.

Когда Сара закончила свою странную работу, она закрыла фигурки в сундучок и сунула его в угол погреба, потом погасила факелы, взяла свечу и медленно поднялась в башню, где была ее комната.

Ее всегда такие уверенные руки дрожали. Лицо было такого же серого цвета, как и стены, вдоль которых она шла. Сара не могла сдержать рыданий, так как для того, чтобы спасти ту, кого она любила больше жизни, она только что подвергла опасности проклятия свою бессмертную душу.

Прошло еще три дня, и из ворот Монсальви вылился беспорядочный поток мужчин, женщин, детей. Они гнали впереди себя скот и толкали тележки, куда наспех побросали свой самый ценный скарб. Солнце высоко сияло на беспощадно-чистом небе. На всех лицах читалось выражение неописуемого ужаса. В неподвижном воздухе раздался мрачный перезвон колоколов, разнесшийся по всей округе до всех поселений и замков. Вслед за этим перезвоном раздался страшный крик перепуганной толпы:

– Чума! В Монсальви чума!

Мера любви

Гоберта, рухнув на руки Катрин на обочине дороги и разбросав свои юбки по дорожной пыли, не могла сдержать рыданий. Ужас пережитого дня, тяготы пути с непомерным грузом были причиной ее безутешных рыданий. Долгие всхлипы сменились икотой, слезы оставляли черные следы на блестящих от пота щеках, что при других обстоятельствах могло бы показаться смешным. За ее спиной, сбившись в кучу на двух повозках вперемежку с рулоном новой материи и кухонной утварью, на Гоберту, не шелохнувшись, смотрели ее десять детей. На другой стороне дороги на пожелтевшей траве, скрестив руки на груди, лежал Ноэль Кэру. Выбившись из сил, он тяжело дышал. Чуть поодаль были видны повозки Мартена Кэру, брата и помощника Ноэля, жестянщика Жозефа Дельма и его жены Туанетты, кузнеца Антуана Кудерка и многих других жителей Монсальви, устремившихся в Рокморель под защиту Катрин, которую они всегда считали своей покровительницей. Когда в сумерках Катрин увидела, как медленно приближается к замку их скорбный обессиленный кортеж, она вмиг спустилась по лестнице и хотела было побежать к ним навстречу, раскрыв руки и сердце, но натолкнулась на поднятый мост и мощное изваяние в виде Рено, преградившего ей путь.