В ожидании признания

– Ладно, ладно, знаю – ты приняла обет безбрачия, и я не должна больше ничего говорить. Жалко, что все это напрасно... Такой мужчина!..

Марта вскоре ушла, а Карина поднялась наверх и остановилась перед дверью хозяйской спальни. Она постояла немного, а потом медленно, почти с неохотой, открыла ее и, ненадолго задержавшись на пороге, наконец ступила внутрь.

Эту комнату она делила с Оливером все годы их супружества. Однако, стоя сейчас посреди спальни, Кора не чувствовала присутствия призраков прошлого, которые бередили бы душу.

Находясь в этой комнате, нельзя было сказать, что людей, когда-то живших здесь, защищали эти стены, что здесь они смеялись и плакали, ссорились и мирились, ласкали и любили друг друга. Кора видела, как гость нахмурился, разглядывая комнату, и обеспокоенно подумала: может, он тоже уловил здесь недостаток каких-то невидимых импульсов?

Странно, что человек привыкает к некоторым вещам, приспосабливается, принимает их и, наконец, считает это нормой. И нужен кто-то другой, кто заставит посмотреть на все с совершенно иной точки зрения.

Расправляя и без того безупречно гладкое покрывало на постели, Карина почувствовала, что ее руки дрожат. Ее брак... ее жизнь... ее... ее личная жизнь... все это принадлежало ей, и никому другому. Не стоит беспокоиться, что кто-либо еще – кто угодно – когда-нибудь узнает ее тайну, заверила себя Кора.

Единственная возможность для него... для них узнать – это услышать ее рассказ, а она, конечно же, никогда не сделает такой глупости.

* * *

Во время встречи с управляющим Гатти вдруг обнаружил, что у него нет бумажника. Прокручивая в уме все события этого дня, он подумал, что, возможно, обронил его в ванной в доме Вудов. Взглянув на часы, Луиджи решил, что быстрее будет сразу же вернуться, нежели звонить и предупреждать о приезде.

Он вежливо прервал разглагольствования Теодора о капризной погоде и ее влиянии на объем продаж и объяснил, что у него есть срочное дело, которое не терпит отлагательств.

* * *

Луиджи подъехал к дому Коры и увидел, что задняя дверь чуть приоткрыта. Это было очень по-семейному. На Гатти нахлынули воспоминания детства, и он, не задумываясь, без стука распахнул дверь и вошел внутрь.

Гатти нашел Карину в гостиной. Она осторожно стирала пыль с фотографии в серебряной рамке и, увидев Луиджи, быстро, почти виновато, поставила ее на место. Почему-то это защитное движение разозлило гостя, и он резко спросил, указывая на фотографию:

– Неужели вы никогда не ревновали мужа к ней? Неужели никогда не желали быть первой, чтобы выбраться из тени, которой укрыл вашу жизнь ее образ?

Лицо Коры вспыхнуло. Сначала от удивления, вызванного неожиданным визитом, и смущения за собственное поведение, ведь она вела себя так, словно не имела права находиться здесь, в этом доме. Потом – от вспышки гнева.

– Возможно, в вашей стране принято задавать интимные вопросы, критиковать личную жизнь, заглядывать в самые потайные уголки души чужого вам человека, но только не у нас! – резко выпалила Карина. – Мой брак...

– Ваш брак! – прервал ее Гатти. – В моей стране мы не относим те отношения, которые были у вас с мужем, к нормальному браку, – сердито отозвался он. – В моей стране, – подчеркнул он, – ни одна женщина не принимает покорно роль человека второго сорта...

– Мой брак не был второго сорта, – яростно сопротивлялась Карина. – Выходя замуж за Вуда, я знала, как сильно он любит Сару. Тогда я знала о...

– О чем? О том, что все, чего он от вас хотел, – это чтобы вы заботились о мавзолее, в который он превратил дом? И вы были счастливы от этого?.. Вы принимали это?..

Презрение в его голосе заставило Кору защищаться.

– Вы не знаете самой важной вещи о браке.

– Разве? – обманчиво мягко отозвался Луиджи. – Как любой другой мужчина я знаю, что такое быть мужчиной. Когда вы оставили вашу спальню, простите, спальню мистера Вуда? – спросил он.

– Я... После смерти мужа... Я не...

– Что «не»? Вам не нравилось делить постель с привидением? Смешно, ведь в течение всей супружеской жизни вы делили ложе с призраком его первой жены. Вы спали втроем!

Гатти не нужно было слышать ее напряженный вздох или видеть гнев в глазах, чтобы знать, что он зашел слишком далеко, сказал больше чем следовало. Он понял это, как только жестокие слова сорвались с языка, но, конечно же, было поздно брать их назад, слишком поздно ругать себя и спрашивать, что двигало им, что заставило его – именно его, который много лет назад понял, что нужно осторожно подходить к легко уязвимым чувствам людей, – сказать это. На этих принципах Луиджи вырастил своих сестер, а теперь так злостно и безжалостно оскорбляет других людей. Почему? Что в этой женщине заставляет его вести себя так вызывающе, так агрессивно?