Изменница

Я так глубоко задумалась, что не заметила, как потемнело небо; невдалеке послышались раскаты грома. Мне нужно поторопиться, чтобы успеть домой до того, как разразится гроза.

Я находилась в четверти мили от Эверсли, недалеко от одной фермы, когда упали первые капли дождя. На горизонте виднелся клочок голубого неба, поэтому, вероятно, ливень зарядил ненадолго. Я бегом пустилась к амбару, открыла дверь и вошла. «Несколько минут пережду дождь», — подумала я.

В амбаре было темно; после яркого света мои глаза несколько секунд ничего не видели.

Потом я заметила, что не одна.

Они лежали на сене… их было двое. Их одежда валялась тут же, а они прижались так тесно друг к другу, что в первый момент я даже подумала, что это один человек. Я старалась не смотреть в их сторону и почувствовала, как забилось мое сердце, когда я узнала… Дикона и Эвелину.

Мне хотелось повернуться и убежать, но мои ноги словно приросли к земле.

— Дикон… Эвелина… — запинаясь, пробормотала я.

Дикон взглянул на меня, продолжая сжимать Эвелину в объятиях, которая резко обернулась ко мне.

— Не смотрите на меня так! — взвизгнула она. — Сама-то хороша! Люди не должны осуждать других за то, в чем сами грешны.

Я растерялась и выбежала под хлещущий дождь.

Когда я вернулась в Эверсли, то представляла собой жалкое зрелище: в туфлях у меня хлюпало, одежда промокла насквозь, а мокрые волосы облепили лицо.

Джесси разговаривала с Сабриной.

— Боже мой! — воскликнула Джесси. — Вы же вымокли до нитки!

— Но, Сепфора, — сказала Сабрина, — тебе не следовало ходить под таким ливнем.

— Надо было укрыться и переждать, — произнесла Джесси. — А сейчас скорее снимайте все мокрое. Разотритесь полотенцем. Не хотите ли горячего супа?

— Ничего не хочу, — ответила я. — Я знаю, что поступила глупо.

Поднимаясь по лестнице, я поняла, что хочу лишь как можно скорее убраться из этого дома.

Я сбросила с себя мокрую одежду и переоделась, после чего пошла в комнату Сабрины.

— Я хочу немедленно уехать домой! — заявила я.

— Ладно, — согласилась Сабрина. — Но Дикону это не понравится. Он так счастлив здесь.

«Дикон, — подумала я, — только не надо говорить мне про Дикона». Я не могла забыть его наглый взгляд, когда он лежал там, в амбаре…

Эвелина расскажет ему все. Дикон узнает мою тайну, ведь это наверняка Эвелина подслушивала тогда под дверью.

Что может она знать? Что может она рассказать Дикону? Более чем вероятно, она поведает ему все свои подозрения.

Я испугалась так, как никогда раньше.

Я столкнулась с Эвелиной в зале несколькими часами позже, где она стояла с матерью. Она вызывающе глядела на меня, как будто говоря: «Если расскажешь про меня, то и я все расскажу». Настоящий шантаж.

Я помнила, как когда-то она купила мое молчание, отдав ключ от двери.

Мне хотелось бежать из Эверсли. Я знала, что не могу здесь ждать ничего хорошего.

Эвелина кротко улыбалась мне.

— Вы так промокли, госпожа Рэнсом, — сказала она. — Мама говорит, что вас можно было выжимать. Вы переоделись? Это необходимо, ведь вы не хотите простудиться, не правда ли?

— Спасибо за заботу, — промолвила я. Эвелина одарила меня невинной улыбочкой. Спустя два дня мы уезжали из Эверсли. Сабрина, как мне кажется, была рада вернуться домой, а Дикон выглядел очень угрюмо.

— Я вижу, ты действительно полюбил эти места, — ласково сказала ему мать.

— Мне понравилось в Эверсли, — ответил Дикон, — мне там очень понравилось.

Всю дорогу домой я размышляла над тем, что рассказала Дикону Эвелина.

ПРАЗДНИК УРОЖАЯ

С тех пор как мы вернулись из Эверсли, минул год. За то время в стране произошло много событий. Умер Георг II, а на престол взошел его внук Георг III, юноша двадцати двух лет. Он находился под огромным влиянием своей матери и лорда Бьюта, ее любовника, и многие утверждали, что это не предвещало Англии ничего хорошего.

Но я была слишком поглощена своими личными делами, чтобы много думать о том, какой Георг правит нами, — второй или третий. Смена монарха показалась мне событием незначительным.

Целый год я не была в Эверсли, но заставить себя туда съездить я не могла. Мысль о том, что вновь нужно встречаться с Джесси и Эвелиной, была мне настолько отвратительна, что я каждый раз придумывала разные отговорки. «В этом нет нужны, — говорила я себе. — Ведь дядя Карл за год прислал четыре письма, в которых пишет, что чувствует себя хорошо, вполне счастлив, за ним хорошо ухаживают». Эти слова он подчеркнул. Его жизнь можно назвать хорошей условно, ведь дядя мог только сидеть в кресле или лежать и вспоминать дни былой славы или безрассудства, как посмотреть на это.