Сестры-соперницы

Вот что писала моя Анжелет:

«Приезжай, Берсаба. Просто не могу тебе сказать, как часто я тебя вспоминаю и как я по тебе тоскую! Мне нужно так много тебе рассказать. Иногда здесь происходят странные вещи, и я хочу с кем-нибудь об этом поговорить. С кем-нибудь, кто понимает меня…»

И я подумала: значит, генерал ее не понимает. Это меня не удивило. Он был гораздо старше ее. Он был очень важным и серьезным. Анжелет надо было бы выйти замуж за кого-нибудь помоложе и попроще.

«Никто никогда не понимал меня так, как ты, Берсаба. Пожалуйста, пожалуйста, приезжай…»

Я разволновалась. Я была обижена на нее за то, что она уехала, бросив меня, но если я поеду к ней, то избавлюсь от удушливой, хотя и спокойной, пронизанной любовью, атмосферы дома. А кроме того, мне ведь хотелось посмотреть мир, не ограничивающийся Корнуоллом.

Как хорошо, что я не уступила Бастиану!

Мать спросила меня:

— Ты получила письмо от своей сестры? Я сказала, что получила и что Анжелет настаивает на моем приезде.

— Дорогая моя Берсаба, может быть, тебе и не хочется ехать — скажем, из-за Бастиана. Но ты нужна Анжелет: она прямо пишет, что ей не обойтись без тебя. Нам нельзя забывать о том, что до самого последнего времени вы всегда были неразлучны. В разлуке вам тяжело, хотя, конечно, у вас должна быть отдельная личная жизнь. Ты должна поступить так, как считаешь нужным. Я знаю, что ты хочешь видеть ее, но вполне может статься, что еще больше ты хочешь остаться здесь.

Я ответила:

— Я подумаю об этом, мама, — и почувствовала стыд, как всегда, когда мне приходилось лгать матери. На самом деле я уже решила, что поеду в Лондон.

Бастиан был поражен.

— Ты не можешь уехать сейчас. Что будет с нами?

— Что касается меня, то я непременно встречусь с Карлоттой и сообщу ей, сколь одиноким ты себя чувствуешь.

— Пожалуйста, Берсаба, — умоляюще начал он, — не шути. Это было приступом безумия, сумасшествия. Пойми же, пойми меня. Я любил только тебя… Я всегда любил тебя.

— Я предпочла бы услышать от тебя правду. Ложь — это не тот фундамент, на котором стоит строить брак.

Это возбудило в нем надежды. Мне показалось, что он решил, будто я и впрямь собираюсь за него замуж.

Его самонадеянность была просто непонятна. Неужели он не понимал, что ранил мою гордость очень глубоко и я никогда не смогу этого забыть? Эти шрамы остались навеки — как отметины, оставленные оспой. Он не понимал, что я не из тех людей, кто способен прощать. Я хотела возмездия. Я хотела мстить. Теперь мое желание исполнилось, и это было не менее приятно, чем если бы я удовлетворила желание своей плоти.

— Месть, — как-то раз сказала мать, — не приносит счастья тому, кто стремится к ней, в то время как прощение приносит прощающему радость.

Возможно, по отношению к ней это было правдой. Но не в моей натуре было прощать обиды.

— Библия учит нас прощать врагов своих, — говорила мама.

Возможно, но я предпочитала иное: око за око, зуб за зуб, и ничто меньшее не удовлетворило бы меня.

Итак, настал день триумфа, день, когда я объявила, что мне необходимо ехать к Анжелет.

* * *

Бастиан уехал в замок Пейлинг. Я поднялась на верхний этаж и оттуда наблюдала за его отъездом. Он не знал об этом, и я смотрела, как он без конца оборачивается, бросая на наш дом взгляды, полные муки.

С Бастианом все было кончено. Я заставила его страдать так же, как страдала я, и страдания его были несомненно подлинными, ведь он любил меня. Я узнала также нечто, порадовавшее меня: болезнь не уменьшила моей привлекательности. Более того, я намеревалась совершить путешествие, и хотя меня несколько печалила предстоящая разлука с родителями, я не могла не испытывать радостного возбуждения при мысли о том, что меня ожидают увлекательные приключения и, конечно, встреча с сестрой. Я любила свою семью, но не с той степенью преданности, которая характерна для остальных ее членов. Для этого я была слишком сосредоточена на самой себе, будучи уверенной в том, что мои собственные желания и склонности должны значить для меня больше, чем чьи-то чужие. Полагаю, многие люди могли бы сказать о себе то же самое, просто у меня хватило смелости увидеть и признать это. Впрочем, мои взаимоотношения с сестрой выходили за рамки обычной привязанности и родственных отношений; это был почти мистический союз; в конце концов, мы начали жить бок о бок еще до того, как появились на свет. Мы были просто необходимы друг другу. Я ощущала это даже в ее письмах. У нее был муж, которого, я уверена, она любила, но этого ей было недостаточно. Она нуждалась во мне; а я, по-своему, нуждалась в ней.