Сестры-соперницы

А потом настало утро, когда я прочитала в глазах матери страшную весть. Появились первые угрожающие симптомы.

Вот почему в это октябрьское утро я находилась на пути в Лондон с горничной Мэб, и, конечно, с грумами — для охраны и для того, чтобы заниматься багажом.

Я ехала и думала о сестре, гадая, увижу ли ее вновь.

* * *

Я плохо запомнила это путешествие, целиком поглощенная мыслями о Берсабе. Первую ночь мы провели в замке Пейлинг, и это была невеселая встреча, поскольку все думали о том, что может произойти в Тристан Прайори.

Я поняла, что они не очень-то надеются на выздоровление Берсабы, а их уверения в том, что ее заболевание протекает в мягкой форме, что она получает превосходный уход, что за последние годы болезнь хорошо изучена и многие выздоравливают, звучали как-то неубедительно.

Дорога в Лондон заняла у нас две недели. Мне они запомнились как переезд с одного постоялого двора на другой, подъем с восходом солнца, езда до полудня, когда лошади должны были отдыхать, а потом — опять дорога, опять постоялый двор, ужин, сон…

По возможности мы держались проселочных дорог, так как старший грум полагал, что на них меньше всего шансов встретить разбойников. Он сказал, что грабители предпочитают большие дороги с оживленным движением, и хотя на проселке тоже попадаются богатые путешественники, бандиты могут прождать впустую целый день, поэтому они действуют там, где побольше проезжих.

Это объяснение показалось мне логичным, но другие, думаю, хлебнули страху в то время, как я мысленно находилась в знакомой спальне в Тристан Прайори вместе со своей сестрой. Когда шел дождь, я едва это замечала; когда дорога становилась непроходимой и нам приходилось искать объезд, я принимала это со стоицизмом.

Мэб сказала мне:

— Как будто вас здесь нет, госпожа Анжелет. Вот что с вами творится. А я ответила:

— Я не могу быть нигде, кроме как в Тристан Прайори, со своей сестрой.

Иногда я винила себя в том, что так мечтала о поездке. Мои мечты сбылись, но таким странным, жутким образом. Ведь я знала, что мать ни за что не отпустила бы нас в Лондон; она начала бы думать обо всех напастях, которые подстерегают девочек в пути и в Лондоне. Но не было опасности страшней той, что угрожала моей сестре Берсабе, и мать была согласна на все, лишь бы вывести меня из-под удара.

Вот так и протекало наше путешествие. Мы пересекли Теймар в районе Гунислейка, проехали через Девон до Тавистока, а оттуда — в Сомерсет и Уилтшир, где я увидела высеченные на склоне горы изображения необычных белых лошадей, которые, говорят, были сделаны еще до прихода христианства в Англию. Когда мы подъехали к Стоунхенджу, этому таинственному каменному кольцу, я подумала, что здесь задолго до вторжения римлян на Британские острова совершались загадочные церемонии; затем я припомнила странные слухи о Карлотте и стала размышлять над тем, действительно ли она ведьма. Непонятная история приключилась с жабой, найденной у нее в постели. Мать, которая терпеть не могла болтовни о колдовстве, поскольку считала, что это ведет к жестоким расправам над несчастными старухами, которые творят обезумевшие люди, делала вид, что вообще ничего особенного не произошло. «Все это — плод воображения слуг», — заявила она. Что же касается жабы, то этот факт она объяснила так: каким-то образом жаба попала в дом — если, конечно, поверить Мэб. Впрочем, жаба могла ей и привидеться, а в ее реальность Мэб поверила потому, что хотела поверить.

Ну что ж, мать была искренне убеждена в том, что говорила, ведь она сама послала меня к Сенаре и Карлотте.

Итак, из Стоунхенджа через Бейзинсток в Рединг, где я слегка оживилась и тут же устыдилась этого, поспешно обратив свои мысли к ложу скорби в Тристан Прайори. Сквозь деревья мне удалось рассмотреть Виндзорский замок. Он выглядел великолепно: серые башни, зубчатые стены, большой парк вокруг. Я сразу же вспомнила уроки истории в классной комнате, где мы сидели рядом с Берсабой и слушали, как Эдуард III поднял в этом парке дамскую подвязку и изрек фразу, ставшую поговоркой: «Дурен тот, кто об этом дурно подумает», — рассказ об этом мы любили слушать вновь и вновь. Я вспомнила, что здесь останавливался король Иоанн перед тем, как подписать в Раннимеде Великую хартию вольностей, и что в этом лесу охотился Генрих VIII. Вид замка поднял мое настроение, но тут же все прочие чувства были вытеснены воспоминанием о сестре.