Не время для драконов

– Нет, – прошептал он. – Не хочу!

Бросился к двери – и едва не наткнулся на входящего «алхимика». Радость при виде красномордого урода была так велика, что Виктор едва удержался от нелепого желания – обнять его.

– Во, куда забрел-то, – цепким взглядом окидывая комнату, произнес тот. – Картофанчик горяченький… посторонись…

Отстранив Виктора, здоровяк протопал к столу. Уселся на жалобно скрипнувший стул и принялся загребать прямо из фырчащей сковородки, ссыпая грибы и картошку во вместительный рот.

– У… тафай… пфодиняй…

– Что?

– Давай! Присоединяйся! – прожевав, повторил «алхимик». Изо рта его валил пар. – Не жисть – а малина! Верно? Виктор молчал.

– И чего вы, люди, так не любите одиночества? А?

Новая горсть отправилась в рот. Сковородка опустела.

– Как тебя звать? – спросил Виктор.

– А что тебе от имени моего сделается? Как хочешь, так и зови…

Припав к кувшину, толстяк жадно глотал молоко. Белые струйки стекали по покрытому венозной сеточкой лицу, пятнали и без того грязную рубаху.

– Я буду тебя звать Обжорой.

Толстяк довольно захохотал, забулькал остатками молока. Отшвырнул кувшин – тот каким-то чудом не разбился, но по полу разлилась лужица.

– Давай, зови. Пожрать я и вправду люблю.

– Почему здесь никого нет?

Обжора захохотал:

– Нет, не пойму! Не пойму я вас, людей!

– А ты-то кто тогда?

Но Обжора продолжал веселиться:

– Когда в жестяной банке на матушку-землю падаешь, это я понимаю. Это и впрямь – штаны напоследок намочишь. Когда в такой же коробке в другую въедешь и сгоришь – и впрямь приятного мало. Нет, я ведь и впрямь понятливый! Но вот тут-то чего бояться? А? Идешь по лесочку, листиками любуешься, пришел в домик, на все готовенькое… сядь, покушай, поспи… А ты чуть мне на шею не прыгнул! Странные, странные…

– Что все это значит?

– Ты чего, ответа требовать вздумал?

– Что здесь происходит? – Виктор повысил голос. Толстяк, отбрасывая стул, поднялся. Мрачно уставился на Виктора. Но того уже накрыло волной ярости: – Я спрашиваю!

– А ты попроси! – приседая в издевательском поклоне, протянул Обжора. – Попроси…

– Паяц! – Виктор взмахнул рукой. И не удивился тому, что сверкающая голубая плеть вырвалась из ладони – подобно водным бичам. Только в отличие от бичей она била словно стрела – навылет пронзила Обжору и брызгами, уже кровавыми, разлетелась на стене.

– Ох… ох… – схватившись руками за пробитую грудь, застонал Обжора. – Убил… убил меня…

Голос его слабел, а сам он покачивался, готовый рухнуть то ли на стол, то ли в молочную лужу.

– Я не хотел… – Весь пыл Виктора куда-то делся. Ощущение, что Обжора сейчас умрет – и мир вновь превратится в неподвижную декорацию, – было слишком ярким. – Я…

Он бросился к коротышке, готовый не то что оказать помощь – умереть рядом, если…

– Ха-ха-ха! – зашелся Обжора приступом смеха. – Замечательно!

Уткнувшись в протянутые навстречу ему ладони, Виктор замер. На груди Обжоры не было никакой раны. Даже грязная рубашка была цела.

– Гад…

– Нет, как повеселились, а? – Ничуть не смущенный, коротышка был в полном восторге. – Ты меня не разочаровываешь, дружок!

Крепкая лапа похлопала Виктора по плечу, хоть для этого Обжоре и пришлось чуть привстать на цыпочки.

– Только идешь ты медленно, – сообщил толстяк. – Нет, я понимаю, тебе и там несладко, а глазки закрываешь – и здесь никакого отдыха… А все же учти. Время, оно не стоит. Варево – варится. Ты это… быстрее ногами шевели. В следующий раз…

Все подернулось пеленой. Впервые Виктор ощутил миг пробуждения не рывком, не стремительным переходом из снов в явь, а неким неспешным процессом. Будто его тянет… из мира в мир, сквозь тягучую патоку…

– Виктор…

Он открыл глаза.

Солнце стояло уже высоко. Но место он выбрал удачно – сквозь листву пробивался только рассеянный свет. Костер догорел, лишь тянуло дымком от углей. Тело совсем перестало болеть.

Рядом на корточках сидела Тэль. В короткой белой юбочке и белой блузке. Аккуратно причесанная. На ноготках блестел свежий золотистый лак. И где она успевает переодеваться и приводить себя в порядок?

Виктор молча потянулся, взял ее за руку. Он понимал, что ситуация предельно двусмысленная… или наоборот, однозначная, еще похлеще догонялок вокруг костра или притворных стонов в купе. Он был сейчас абсолютно голым. И все же в прикосновении к ее руке не было ни грана эротики. Просто хотелось ощутить рядом живое присутствие.