Зачеркнуть прошлое

— Я так понимаю, что ты намерен лавировать между двумя партиями, мило улыбаясь и тем, и этим?

— А ты, я так понимаю, компромиссов не одобряешь, — в тон ей ответил Рэндалл.

— По правде говоря, нет, — фыркнула Джессика. — По-моему, человек чести должен раз и навсегда решить для себя, на чьей он стороне.

Мгновение ей казалось, что Рэндалл так и не удостоит ее ответом, но он холодно произнес:

— Интересно, а приходило ли тебе в голову, что жалованье твоему отцу выплачивалось из денег, заработанных благодаря строительству новых заводов и фабрик? А это стало возможным только благодаря иностранным, и в первую очередь английским, инвестициям. Таким образом, моя “политика лавирования” отчасти, пусть не прямо, но косвенно, спонсировала твое собственное образование. Ну, что ты на это скажешь? Тебе в кои-то веки нечего ответить?

Джессика отвернулась к окну. Слова Рэндалла задели ее, но, логически рассуждая, все было так, как он сказал.

— Мир меняется, — терпеливо, словно неразумному ребенку, разъяснял Рэндалл. — Во времена моего деда никому бы и в голову не пришло говорить, что здешний край процветает, зато жители его, эти свободолюбивые горцы, гордились тем, что не зависят от “проклятых англичанишек”. Отец первым стал понемногу менять политику и поощрять иностранные капиталовложения — очень осторожно, ненавязчиво, не переступая известной черты. У него просто выхода другого не было: его соотечественники жили чуть ли не в нищете; он отвечал за людей, лишенных возможности получить хорошее образование и квалифицированную медицинскую помощь. Отец делал все, что мог, — закончил он сурово, едва ли не гневно.

— Но ведь это ты способствовал проведению в жизнь образовательной реформы и реформы здравоохранения, — не преминула уточнить Джессика.

— Может, и так, но это стало возможным только благодаря финансовой политике моего отца. И я не позволю выставлять его злодеем и предателем родной страны! И не допущу, чтобы все сделанное им на благо графства пошло прахом!

Прозвучало это столь угрожающе, что Джессика невольно поежилась. С этой стороной характера Рэндалла она никогда не сталкивалась напрямую, но всегда интуитивно подозревала о ее существовании. Да, Рэндалл всегда страстно и пылко говорил о своем долге перед графством, но прежде, еще девочкой, Джессика воспринимала его слова в романтическом ключе. А теперь почувствовала за теми же самыми словами мрачную, несокрушимую решимость и стальную волю, неумолимую требовательность как к себе, так и к другим.

Итак, для Рэндалла Макаллена графство Марри всегда будет стоять на первом месте — даже там, где речь идет о его собственных желаниях и потребностях. Все его поступки диктуются чувством долга и ответственностью за “своих людей”, а не любовью.

К своему изумлению, Джессика обнаружила, что испытывает к Рэндаллу нечто вроде жалости. Великая штука — зрелость, не без самоиронии подумала молодая женщина, если, повзрослев, я способна отнестись к этому человеку с сочувствием и пониманием.

Впрочем, сочувствовала она ему недолго. Ровно до того момента, когда Рэндалл, повернувшись к ней, с усмешкой осведомился:

— Кстати, Джесс, что еще за представление весьма сомнительного толка ты устроила на приеме?

— О чем ты? — изобразила недоумение молодая женщина. Разумеется, она отлично поняла, что он имеет в виду, и порадовалась полутьме в салоне машины: Рэндалл не разглядит, как предательски покраснели ее щеки.

— Я имею в виду совершенно излишнюю и довольно-таки тошнотворную демонстрацию твоей “благодарности”. Джессика, которую я знал когда-то, в жизни бы до такого не унизилась… Впрочем, той девушки больше нет. Да, вероятно, и не было никогда…

Джессика бросила на Рэндалла оскорбленный взгляд. Да как он смеет критиковать ее? Если она и впрямь изменилась с годами, чья в этом вина? Кто заставил ее стать иной, кто обошелся с ней жестоко и несправедливо?

— Надо думать, мужчины, с которыми ты водишь компанию, только рады подобным фальшивым изъявлениям чувств. Однако…

Мужчины, с которыми она водит компанию?! О, до чего же Джессике хотелось разом поставить на место наглеца! Но инстинкт самосохранения предостерег ее от опрометчивых признаний. Вместо этого она избрала иную линию поведения.

— Ты прав лишь в одном, — холодно ответила она. — В обычных обстоятельствах я бы ни за что не позволила тебе — как и любому другому мужчине — осыпать меня подарками, давая понять, что сама я не обладаю ни средствами, ни вкусом, чтобы подобрать подходящий гардероб. Мужчины, с которыми я обычно “вожу компанию”, как ты изволил выразиться, никогда не посмели бы повести себя настолько оскорбительно для меня. Будь у меня свобода выбора, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, как вытряхнуть из коробок все это барахло к твоим ногам и объяснить тебе, что ты можешь во всем этим сделать… Но я не вольна так поступить, я должна думать о брате, о чем ты мне, со свойственным тебе благородством, не устаешь напоминать.