Время любить

– Ваш изумруд очень понравился Фра Иньясио! – улыбаясь, произнес архиепископ.

– Разве этот монах нем? – спросила Катрин.

– Нисколько! Но он не разговаривает на вашем языке. Я сейчас покажу вам мои изумруды! – сказал архиепископ.

Он отошел, чтобы открыть нужный ларец. Катрин, оставшись один на один с Фра Иньясио, задала вопрос, который жег ей губы.

– Гарен, – прошептала она, – это же вы! Признайтесь!

Монах повернул к ней удивленный взгляд. Едва заметная печальная улыбка слегка растянула тонкие губы. Он медленно покачал головой…

– No comprendo!.. – прошептал он, возвращаясь к своему топазу.

Катрин подошла ближе, словно тоже хотела полюбоваться на огромный камень. Бархат ее платья коснулся монашеского облачения. Она могла поклясться, что этот человек – Гарен… и, однако, у него была некая медлительность жестов, нечто вроде хрипоты в голосе, которые ее сбивали.

– Посмотрите на меня! Не делайте вида, что не узнаете! Я не изменилась до такой степени! Вы же хорошо знаете, что я Катрин!

Но опять загадочный монах молча качал головой. За спиной Катрин услышала голос дона Алонсо. Он звал ее полюбоваться на только что вынутые им камни. Она чуть замешкалась, бросила быстрый взгляд на Фра Иньясио: тот спокойно укладывал огромный топаз в ларец. Казалось, он уже забыл о молодой женщине.

Он ограничился коротеньким кивком, когда Катрин и дон Алонсо выходили из комнаты. Они молча поднялись к жилым комнатам.

– Я провожу вас! – любезно сказал архиепископ.

– Нет… пожалуйста! Благодарю, ваше преосвященство, но я хотела бы, перед тем как пойти к себе, узнать о здоровье моего слуги.

Она все же решилась:

– Этот Фра Иньясио кажется мне невероятным человеком. Он уже давно занимается своим делом?

– Семь или восемь лет, – ответил дон Алонсо. – Мои люди нашли его однажды, он умирал от голода на большой дороге. Его выгнали его братья по Наваррскому монастырю, где он занимался своими странными делами. Он шел в Толедо, где хотел изучить Каббалу. Но для вас в этом мало интереса. Покидаю вас, мадам Катрин, и иду отдохнуть. По правде говоря, я чувствую себя крайне усталым.

Катрин провела дрожащей рукой по влажному лбу… Семь или восемь лет! Прошло уже десять лет после казни Гарена. Что же произошло, каким чудом он добрался до Наваррского монастыря, откуда его изгнали за колдовство? Впрочем, обвинение в колдовстве ее смущало. Гарен обожал драгоценные камни и в этом сходился с таинственным монахом. Между тем никогда Катрин не видела его за занятием алхимией. Или же к нему пришло это увлечение, после того как рухнула карьера и пропало его состояние?

Катрин оторвалась от своих размышлений и направилась к башне, делая вид, что не заметила Томаса, внезапно появившегося во дворе. Со времени ее появления в замке она постоянно встречала темную фигуру пажа. Катрин, которую раздражал этот юнец, взяла себе за правило никогда не замечать его. Она и теперь поступила так же и поднялась к Готье.

Нормандец быстро выздоравливал после операции, которую ему сделал Хамза. Его могучий организм и умелое лечение, а также прекрасный уход делали свое дело. К несчастью, гигант, видимо, совершенно потерял память.

Само собой разумеется, он пришел в полное сознание. Но, что с ним было до той минуты, когда он впервые открыл глаза после операции, Готье не помнил. Забыл даже свое собственное имя. Когда Катрин наклонилась над кроватью, ей пришлось пережить разочарование. Гигант смотрел на нее полными восхищения глазами, словно она явилась ему в мечтах, но явно не узнавал. Тогда она заговорила с ним, назвала себя, повторяя, что она – Катрин, что он не мог не узнать ее… Но Готье покачал головой.

– Простите меня, мадам, – прошептал он. – Вы прекрасны как свет, но я не знаю, кто вы, я даже не знаю, кто я сам, – печально добавил он.

– Тебя зовут Готье Нормандец. Ты мне слуга и друг… Ты что, так и позабыл обо всех наших горестях, о Монсальви, о Мишеле? О Саре? О мессире Арно?

Рыдание надорвало ей голос при имени супруга, но в тусклом взгляде гиганта не загорелось ни малейшего света воспоминаний. Опять он потряс головой:

– Нет… Я ничего не помню!

Тогда она опять обернулась к Хамзе, а тот, молчаливо скрестив руки под своим белым облачением, наблюдал за сценой из угла комнаты.

– Разве… ничего нельзя сделать?

– Нет, – тихо сказал Хамза. – Я ничего больше не могу сделать. Только у природы есть сила и власть возвратить ему память о прошлом.