Ведьма из-за моря

Было тихо, холодно и темно. Я думала о яростном шторме в прошлом году. Интересно, вспоминала ли об этом Мария?

В ту ночь не было костра. Я спросила Дженнет, почему.

— Погода не для костра, — ответила она. Но вряд ли виновата была только погода. Многие слуги верили, что среди нас живет ведьма, и, может быть, боялись оскорбить ее?

Ночь Хэллоуина прошла спокойно, но утром мы обнаружили, что Марии нет. Кровать в Красной комнате была нетронута. Весь день мы думали, что она вернется, но она исчезла. Дни проходили за днями, и мы начали понимать, что она не вернется. Мария оставила нам Сенару как напоминание о той ночи, но сама ушла так же внезапно, как и появилась.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ В ЗАМКЕ

Какое это было странное время! Рождество пришло и ушло. Матушка не приехала к нам из-за угрозы болезни. В доме воцарилась тишина. Слуги шептались. Никто из них не хотел идти в Красную комнату.

Каждый день я ждала, что что-нибудь случится. Иногда я шла к той комнате и тихо открывала дверь, ожидая, что Мария возвратилась. Комната была пуста и молчалива, и все же я чувствовала чье-то присутствие. Была ли это Мелани, или что-то осталось от таинственной Марии?

Слуги были убеждены в том, что она ведьма. Она пришла и ушла в Хэллоуин. Я могла предположить, что это была тайная шутка Марии, ибо у меня всегда было ощущение, будто она смеялась надо всеми нами, полная презрения.

В первые дни я думала, что она вернется, что она сбежала с Джеймсом Мэдденом. Но вскоре это предположение было опровергнуто, когда он приехал в замок. До него дошло известие, что Мария исчезла, и он приехал удостовериться в этом сам. Я редко видела, чтобы человек был так убит горем. Во всяком случае, это доказывало, что она ушла не с ним. Месяц спустя он покончил с собой: его нашли повешенным в своей спальне. Когда мы услышали об этом, слуги в замке пришли в ужас. Теперь они уже совершенно уверились в том, что Мария была ведьмой.

Я сама не знала, считать ли ее ведьмой. Однажды я заговорила об этом с Колумом Он совсем не казался обеспокоенным ее исчезновением. Временами я даже думала, что он чувствовал облегчение, что она ушла. Без сомнения, она его привлекала, и, когда я думаю о той несравненной и странной красоте, я не удивляюсь: этому нельзя было противиться. У меня появилось какое-то теплое чувство к Колуму, меня это поразило. Я поверила, что она влекла его против его воли и что теперь, когда искушение пропало, он был рад.

С каждым днем все дальше уходил от меня ужас открытия образа жизни Колума. Можно ли было привыкнуть к таким вещам? Моя матушка привыкла, может быть, и я привыкала? Я думаю, что мы с ней женщины, которым абсолютно необходима физическая близость. Она приносила нам удовольствие, которое, как говорят, было отвратительно для женщин утонченных. Колум мог дать мне абсолютное удовлетворение, которое, как я знала, давала и я ему. Если бы не эти отношения, я должна была бы прийти в ужас от того, чем он занимался, — в действительности это так и было. И все же он был моим мужем: я не могла уйти от него, и он не отпустил бы меня, и, даже если бы я нашла способ это сделать, это означало бы, что я потеряю детей. Может быть, подавляя свое отвращение, я проявила слабость? Я, конечно, не была счастлива, и это омрачало мою жизнь, с другой стороны, я не могла уйти от него.

В течение этого года наша жизнь протекала в основном без перемен. Было одно или два кораблекрушения, но я старалась не думать о них. Во время штормов я лежала в постели за задернутым пологом и пыталась гнать от себя мысли о том, что происходило за стенами замка. Были один или два случая, которые привлекли мое внимание. Я знала, что у Колума были шпионы в разных чужестранных портах, и в английских тоже, которые сообщали ему, когда отплывают корабли с грузом. Он знал, каким маршрутом они пойдут и есть ли вероятность, что они окажутся вблизи нашего берега. Тогда он следил за ними, его люди дежурили на берегу, и, если погода благоприятствовала, он пытался заманить их на «Зубы дьявола».

А я лежала, дрожа и говоря себе: «Ты сам дьявол, Колум! Ты жестокий и злой, и я должна забрать у тебя детей. Что будет с ними при таком отце?» Дочь — в безопасности, она была моей. Колум был горд, что она здоровенькая девочка, но она его не интересовала. Но мальчик был целиком его. Коннелл, теперь уже пятилетний мальчик, стал походить на отца. У него был свой пони, и отец брал его с собой на прогулки. Я видела, как Колум сидел верхом, а мальчик — у него на плечах. Коннелл демонстрировал неподдельное восхищение своим отцом, чего так жаждал Колум. Я думаю, что Колум любил сына больше всего на свете. Он поставил себе целью «сделать из него мужчину», а это означало свою копию. И ему это удивительно удавалось. Мальчик приходил ко мне, только когда заболевал, что было очень редко. Тогда он становился обыкновенным ребенком, которому нужна мать. Колум же терпеть не мог болезни, хотя, если Коннелл хворал, он терял разум от беспокойства.