93  

Поэтому мечтать лучше не о Гутенберге, а об in-folio Шекспира. На несколько нулей меньше, но зато эта книга интересует только коллекционеров, а следовательно, поддается и беспроблемной реализации, и беспроблемному хранению. In-folio Шекспира — мечта номер два любого библиофила.

Ну и за сколько его ставит Сибилла? Я рот разинул: за тысячу долларов, как самую неавантажную книжонку. Возможно ли, чтобы Сибилла не догадалась, что за издание у нее в руках? И кто и когда принес его в нашу контору? И почему я об этом ничего не знаю? Уволю, уволю ее немедленно, бормотал я в неистовстве.

Я позвонил и спросил, холодея от бешенства, понимает ли она, что описано под номером 85 в каталоге. Она была, похоже, ошарашена вопросом, ну да, какой-то там семнадцатый век абсолютно неинтересного вида, но, слава богу, его все-таки купили, как раз тогда, когда она отослала мне верстку, пришлось, конечно, сделать им скидку, но не на много, на двадцать долларов, так что теперь поскорее уберем его из нашего каталога, это же не такая важная вещь, которую престижно сохранять в каталоге целый год с пометкою «продано»… Я готов был смолоть в порошок эту Сибиллу, как вдруг она расхохоталась и сказала, чтобы я не кипятился, а то подскочит давление.

Оказывается, розыгрыш. Она вписала Шекспира в каталог отчасти с намерением проверить, читаю ли я на самом деле верстки, а отчасти, чтобы посмотреть, в сохранном ли виде моя «эрудированная память». Хохотала, как бандитка, и была в восторге от собственного остроумия — которое, конечно, входило в сферу профессионального юмора, и вообще есть каталоги, которые сами стали экспонатами, потому что в них содержатся сведения о невозможных или несуществующих книгах, а ловились на эти «подставы» даже сильные специалисты.

— И солдатские у тебя шутки, — сказал я ей. Слава богу, напряжение спадало. — Погоди, за все заплатишь. Остальные описания в порядке. Незачем отсылать обратно верстку, потому что ничего я там не поправлял.

Я старался успокоиться. Да, не думают вот люди, а в моем состоянии даже от невинной такой шутки хватит тебя неожиданно кондрашка, не помогут никакие доктора.

Я закончил говорить с Сибиллой, как раз когда небо полиловело. Готовилась новая гроза, на этот раз настоящая, живая. При подобном свете невозможно было и думать о походе в капеллу. Ладно, проведу еще часок на чердаке, попросту из любопытства. Пошарю, что там еще отыщется.

Отыскался полновесный ящик без всяких надписей, значит, паковали его дядя с теткой, впихивали без разбору все. Иллюстрированные журналы. Вынес в комнаты, стал перелистывать, как листают в очереди у зубного врача.

Я смотрел картинки. Все больше киножурналы. Фотографии артистов. Конечно, большинство фильмов — итальянские. Уже знакомая шизофреническая идейная раздвоенность, с одной стороны — пропагандистские ленты «Осада Алькасара» и «Летчик Лучано Серра», с другой — ленты с джентльменами в смокингах, капризными дамами в пышных пеньюарах и в роскошных интерьерах, с белыми телефонами у взбитых постелей, в те годы, когда, я думаю, у нормальных людей телефоны были черные и висели в коридоре на стене.

В журналах были кадры зарубежных кинолент. Какое-то слабенькое пламя шевельнулось в душе, когда я увидел чувственные лица Цары Леандер[289] и Кристины Сёдербаум[290] в «Золотом городе».

Наконец, эти журналы изобиловали снимками Фреда Астера и Джинджер Роджерс,[291] порхавших подобно бабочкам, и Джона Уэйна в «Дилижансе».[292] Я запустил аппарат, который привык уже считать своим радио, лицемерно закрыв глаза на то обстоятельство, что за него трудился граммофон, и выбрал среди пластинок самые, по-моему, подходящие. Господи милостивый! Что я обнаружил! Фред Астер танцевал и целовался с Джинджер Роджерс, и в то же самое время мелодии из репертуара Длсинджер и Фреда играл оркестр Пиппо Барциццы, и эти мелодии запомнил даже я, поскольку они являют собой часть общеитальянского музыкального ликбеза. Настоящий джаз, лишь слегка итальянизированный. Пластинка «Тишина» («Serenita») на самом деле являла собой переделку «Mood Indigo». Другая пластинка называлась «В стиле»… Понятно, это потому, что по-английски «In the Mood». Пластинка «Печали святого Людовика». Интересно, его следовало понимать как Людовика Девятого? Или св. Луиджи (Алоизиуса) Гонзага? Это оказался «Сент-Луис-блюз». Слов нигде не было, за исключением довольно топорных куплетов о «Печалях святого Людовика». Переделыватели явно пытались закамуфлировать тот факт, что исполняемые ими мелодии поступали из неарийских источников.

  93  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×