Маятник Фуко

Бельбо сунул ключ в машину, ближайший райцентр они пролетели без остановки, Лоренца продолжала проклинать любых тварей, которыми Господь испакостил землю, начав в первый день и закончив в пятый, Бельбо был согласен, но шел еще дальше, активно критикуя также и результаты шестого дня, а заодно — в увлечении — ругнул и седьмой, день отдыха, сказав, что более кошмарного дня, чем воскресенье — сегодняшнее, к примеру, — не было, не будет и не может быть.

Они полезли на Апеннины, но притом что на карте все выглядело близко, на практике путь занял множество часов, в Боббио они не стали останавливаться, вечером добрались до Пьяченцы. Бельбо совсем выдохся, он очень надеялся на ужин с Лоренцей и поскорее снял большой номер в единственной свободной гостинице напротив вокзала. Они поднялись в комнату и Лоренца заявила, что в подобной обстановке она ни за что не уснет. Бельбо ответил, что пойдет искать другой отель, пусть дадут ему только пять минут, чтобы сойти в бар и принять дозу мартини. В баре не было мартини, был только итальянский коньяк. Бельбо поднялся в комнату, Лоренцы не было. На стойке портье его дожидалась записка: «Милый, я обнаружила чудесный поезд в Милан. Бегу. Увидимся на неделе».

Бельбо домчался до вокзала, перрон был абсолютно пуст. Как в вестерне. Ночь он провел в Пьяченце. Думал купить детектив, но даже станционный газетный киоск и тот был заперт. В гостинице нашелся только журнал Туринг Клуба.

На его несчастье гвоздем номера было описание дивного путешествия по той самой апеннинской трассе, которую они только что промахали. В воспоминаниях Бельбо — уже успевших пожухнуть, как мемуар многолетней давности — вставала сухая, солнцем съеденная почва, пыльная, закиданная мусором. На глянце туристского журнала развесистые райские сады манили под свою сень, стоило бы пройти сто верст в железных ботинках, только бы попасть в подобную сказку, напоминающую Самоа Лимонадного Джо.

Могут ли люди собственными руками погубить свою жизнь только из-за того, что они наехали на собаку? А вышло именно так. Бельбо решил той ночью в Пьяченце, что уйдя обратно с головою в План, как в убежище, он будет гарантирован от провалов. Внутри Плана никто другой — только он будет иметь право распоряжаться, кто, с кем, когда и как.

Должно быть, этим же вечером он решил отыграться на Алье, хотя непонятно, за какие преступления. Он решил заманить Алье в План, не ставя его о том в известность. С другой стороны, для Бельбо было очень типично искать отыгрышей, единственным свидетелем которых мог быть только он сам — не из застенчивости, а из недоверия к тем свидетелям, которые не являлись им самим. Заманенный в План Алье мог бы считаться уничтоженным, он стал бы дымом, изошел бы, как огонь свечи, сделался нереальным, как тамплиеры, розенкрейцеры и сам Бельбо.

Это не очень будет трудно, размышлял Бельбо. Мы сумели свести к нужному масштабу Бэкона и Наполеона, мы ли не усмирим Алье? Отправим и его на поиски Карты. От Арденти и постыдного воспоминания, с Арденти связанного, я уже сумел отделаться, поселивши его в вымысел лучший, чем был его. Так же рассчитаемся и с Алье.

Думаю, он серьезно в это уверовал. Так много может разочарованное желание. Этот его файл кончался единственно возможным образом — единственной цитатой, объединяющей всех тех, кого жизнь победила: Bin ich ein Gott? — Какой я бог?^[128]

108

Какова же природа того тайного влияния, которое проводится через посредство прессы, и что стоит за подрывными группировками, окружающими нас? Различные ли орудуют силы или же существует единый Центр, некая группа, руководящая остальными, узкий круг истинных посвященных?

Неста Уэбстер, Тайные общества и подрывные движения

Nesta Webster, Secret Societies and Subversive Movements,

London, Boswell, 1924, p. 348

Может, он забыл бы о своем намерении. Может, ему хватило бы выполнить его на бумаге. Может, достаточно было бы немедленно увидеться с Лоренцей, им снова овладело бы желание, а желание заставило бы пойти на перемирие с жизнью. Вместо этого как назло в понедельник утром к нему в офис ввалился Алье в облаке колониальных одеколонов, с улыбками и зарезанными рукописями и со словами, что прочитал он эти бумаги во время прелестного уик-энда на Ривьере. Бельбо был отброшен в объятия давешнего бешенства. Тогда-то он окончательно решился выставить Алье дураком, заставить его пойти поискать молочные реки, кисельные берега да камень бел-горюч.

---

128 Перевод Б. Пастернака. — Фауст, 1, Ночь.