Туманность Ориона

Приближался уровень пространственного перехода.

Вадим машинально поерзал в кресле, собрав остатки сил, подтянулся, пробежал взглядом по шеренгам полуживых датчиков…

Картина получалась неутешительной.

Энергия почти на нулях, маневрового топлива и того меньше – пришлось потратиться на пять неплановых коррекций после поломок и сбоев.

Впрочем, сейчас ему хотелось одного – вновь увидеть на обзорных экранах нормальные звезды, а там посмотрим…

…И они появились.

Внезапно, стремительно, ослепляющие…

Тонкие росчерки доплеровских полос вдруг возникли на обзорных экранах, где до этого властвовала вязкая непроглядная чернота, потом они вдруг стали укорачиваться, схлопываясь в ослепительные, острые, холодные точки, мрак наполнился новым смыслом, жизнью, и, будто подтверждая это, коротко взвыли сигналы радаров – где-то рядом присутствовали космические тела.

Вадима на миг оглушила эта феерия вернувшихся чувств – он ощущал себя, как внезапно прозревший слепец: приборы, которые молчали в пространстве гиперсферы, внезапно ожили, все разом, наперебой демонстрируя ему свои показания, но, как обычно, в первые секунды после перехода внимание пилота бывает приковано не к приборам, а исключительно к экранам обзора – кто не испытывал этого чувства, не выпивал первый миг возвращения, тот никогда не занимал места в центре сложного ложемента пилота гиперсферной машины.

Первым его ощущением, которое сменило щемящую радость, было удивление, вслед за которым уже наперебой постучались в сознание досада, тревога и тягучее, пробежавшее вдоль позвоночника волной дрожи чувство смертельной опасности.

Беглый взгляд вбок и вверх показал ему огромный, эбеново-черный космический корабль, со странным, невиданным строением корпуса: он походил на распустившийся в пространстве бутон черной металлической розы, которую окружал тусклый ореол энергетической защиты.

Фрайг побери, что же это за диковина?!

Думать дальше было некогда – «Гепард», желал его пилот этого или нет, внезапно оказался под огнем.

Вадиму на миг показалось, что он бредит.

Ему повезло – из памяти бортовой машины не были удалены программы тех лет, когда «Гепард» использовался по своему прямому предназначению.

Включившийся боевой автопилот отреагировал блестяще – мощным импульсом корректирующих дюз он сжег остатки топлива из баков, вырвав тем самым штурмовик с линии огня, и сияющие росчерки когерентного света пролетели мимо, даже не задев смехотворной защиты.

Зубы Вадима лязгнули от резкого ускорения, голову мотнуло назад и вбок, вдавив затылок в валик подголовника, он выругался сквозь стиснутые зубы, перехватив управление, и на жалких остатках топлива довернул корабль к атаковавшему его объекту.

Это был скорее инстинкт, чем осознанное, взвешенное решение.

Космический бой не предполагает проволочек. Тот, кто колеблется – уже мертв.

«Ракета „Факел“ – в шахте», – высветил боевой монитор.

Вадим сжал гашетку.

Из-под уплощенного корпуса штурмовика вырвался ослепительный выхлоп, на острие которого неслась сейчас самонаводящаяся по пеленгу теплового сигнала боеголовка.

«Обидно… – метнулась в голове злая, запоздалая мысль. – Столько бороться, карабкаться, и получить бой на выходе – такого невезения просто не бывает…»

Мысль оказалась злой, горячей, тоскливой.

Вот сейчас эта махина развернется и, кем бы она ни была, – жахнет один раз из главного калибра…

Действительно, жахнула.

Однако залп получился вовсе не такой убедительный и убийственный, как думал Вадим.

Кому сказать – его допотопная ракета с легкостью проскочила защиту, предназначенную для отражения энергетических лучей, и ударила в борт «Черной Розы», как мысленно окрестил Вадим этот корабль.

Последствия оказались удручающими, хотя наблюдать их и торжествовать он смог не более нескольких секунд – в космос ударила вспышка, выметнулись рваные куски черной брони, вслед которым характерно хлопнул выброс газа, смешанный с мелкими обломками, и…

Ослепительный, рубиново-красный луч все же нашел его, полоснув по броне штурмовика, наискось через блистерный выступ рубки, разнял металл брони вишневым шрамом, и внутри машины со звоном вылетели экраны, задымились провода. Только Вадим уже не ощущал ничего – повиснув на страховочных ремнях, он ополз по креслу, подголовник которого пробил разрезавший броню луч, и лицо его было белее снега…