Империя сердца

Эдуард избавил ее от страданий:

— О Господи, Люси, это просто смешно! — вскричал он, вскакивая на ноги.

Несколько раз пройдясь взад-вперед по комнате, он опустился на колени возле ее кресла и нервно провел рукой по шее.

— Люси, будем откровенны друг с другом. Еще один разговор о погоде, и это может плохо отразиться на нашем здоровье! Или со мной, или с вами случится апоплексический удар. Ей-богу, мы уже обсудили каждую каплю дождя, упавшую сегодня с неба.

Люси слабо улыбнулась:

— Мы еще не успели сравнить английский дождь с индийскими ливнями.

— Только не это! — Эдуард взял ее за руку и слегка потер ей ладонь. — Мы теперь муж и жена, нам нужно научиться быть честными друг с другом. Я не хочу воскрешать в вашей памяти скверные воспоминания, но я могу себе представить, что вам пришлось вынести за годы плена. Неудивительно, что предстоящая ночь вас пугает.

Он поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал.

— Люси, пообещайте мне, что никогда не будете воспринимать меня как вашего мучителя. Я ни за что не хочу пугать вас или делать вам больно…

Не договорив, он вскочил на ноги и раздраженно воскликнул:

— Тиммс, что там еще?!

— Чай, милорд.

— Оставьте поднос около камина. И вот еще что, Тиммс…

— Да, милорд?

— Нам с баронессой больше ваши услуги сегодня не понадобятся.

— Слушаюсь, милорд.

— Тиммс!

— Да, милорд?

— Закройте за собой дверь!

Дворецкому понадобилась целая минута, чтобы убраться, и за это время, к глубокому огорчению Люсинды, едва наметившаяся доверительность растаяла бесследно. Эдуард уселся на диван и угрюмо уставился на пылающие поленья.

— Нальете мне чаю? — спросил он.

— С удовольствием.

И тут Люсинде пришла в голову гениальная идея. Она налила из серебряного чайника душистый китайский чай, пересекла комнату, и, опустившись перед Эдуардом на колени, прошептала по-пуштунски:

— Угодно ли будет господину добавить в чай сахару?

Эдуард важно кивнул, два или три раза шумно отхлебнул и отставил чашку в сторону.

— Спасибо, но сахара не нужно, — ответил он на том же языке. — В твоем присутствии чай и так сладок. Выпьешь ли ты из моей чашки?

— Если тебе будег угодно, господин.

Она не поднялась с колен, и Эдуард поднес чашку к ее губам. Когда Люси допила до дна, он поставил чашку в сторону, наклонился и крепко взял ее за руки.

— О свет моей жизни, — тихо сказал он. — Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива. Ты счастлива, Люси?

— Очень счастлива, господин.

— Да будет так всегда, о женщина моего сердца.

— Быть твоей женой — уже счастье, — сказала Люси, думая, что на цветистом, певучем языке афганцев говорить гораздо проще, чем по-английски. Должно быть, Эдуард чувствовал то же самое, потому что вновь заговорил на пушту:

— Мое сердце бьется быстрее, когда я вижу красу моей любимой, — сказал он и провел пальцем по ее щеке. — О прекраснейшая из женщин, я тону в томной неге твоих глаз.

Прикосновение его руки обжигало ей кожу, пульс забился учащенно. Охваченная дрожью удовольствия, Люси откинула голову назад, чтобы Эдуард мог ее поцеловать. Глаза она закрыла, и в следующий миг ощутила, как его палец обрисовывает контур ее губ.

— Посмотри на меня, красивейшая из женщин, — нежно приказал Эдуард. — О, владычица моего сердца, посмотри на меня еще раз, а потом я тебя поцелую.

Веки были такими тяжелыми, что Люси с трудом открыла глаза и увидела устремленный на нее обжигающий взгляд Эдуарда. Нежность на его лице сменилась страстью, смуглые черты исказились от прилива чувственности. Люси коснулась рукой его лица, но Эдуард перехватил ее пальцы и прижал их к своему сердцу.

— О самая восхитительная из женщин, послушай, как бьется мое сердце. Я схожу с ума от желания.

Пораженная собственной смелостью, Люси положила его руку на свою пышную грудь:

— Послушай и ты, господин, как стучит мое сердце. Я с нетерпением жду мига, когда буду тебе принадлежать.

Эдуард впился в нее взглядом и после долгой паузы, судорожно вздохнув, накрыл ладонями ее груди, а большими пальцами слегка провел по соскам. Те немедленно напряглись, но у девушки не было времени как следует привыкнуть к этому новому ощущению, потому что в следующий миг Эдуард притянул ее к себе.

Глядя на нее сверху вниз затуманенными глазами, он прошептал:

— О свет моей жизни, твои губы сулят мне райские наслаждения. Напои меня своей сладостью.