Баудолино

– Куда ты уходишь?

– Мне не позволено в башню. Когда вы будешь на обратном пути от Диакона, вы снова меня тут встретишь. Я ваш вожатый по Пндапетциму. Я вас не бросишь. Надо остерегаться евнухов, он молодой, – и показал пальцем на Коландрино. – Евнухам нравишься молодой. Аве, евхаристия, салям. – Он попрощался, вытянувшись в струнку на ноге, почти военно-щеголевато, развернулся и через миг был уже далеко.

30. БАУДОЛИНО ВСТРЕЧАЕТ ДИАКОНА ИОАННА

Когда они были за пол-сотни шагов от башни, оттуда вышла процессия. В авангарде выступали нубийцы, убранные поприличнее, нежели те, что надзирали на рынке. Эти от пояса и ниже были обмотаны белыми лентами, пеленавшими ноги, и прикрывались юбочками до половины бедра. Голые до пояса, с плеч свисали красные плащи, у горла болтались кожаные ошейники с цветными инкрустациями, но не с ювелирными каменьями, а с обыкновенными речными гальками, выложенными в узор. На головах нубийцев красовались белые колпаки с кисточками. На бицепсах, вокруг запястий и на пальцах – браслеты, кольца: все из витых бечевок. Шедшие впереди играли в дудки и били в бубны, второй же ряд нес угрожающие дубины, оперев на крепкое плечо. Третий ряд был вооружен только луками, повешенными через грудь.

Следующий этап образовывали те, кто безусловно должен был именоваться евнухами. Их облекали мягкие широкие одежды, их лица покрывал женский грим, тюрбаны были как кафедральные соборы. Шедший у них посреди нес полную тарелку лепешек. По его следам, под прикрытием двух нубийцев, овевавших его опахалами из павлиньих перьев, выступал тот, кому принадлежал главный сан в этой веренице. На нем был тюрбан выше двух кафедральных соборов, выплетенный из шелковых тканей всех существующих цветов. В уши просунуты серьги из разноцветных камушков, а на руках – много браслетов, в которые были вплетены яркие пестрые птичьи перья. У него тоже длинное платье добалтывалось до пола, он единственный из всех был опоясан голубой шелковой лентой в пядь высоты, а на шее носил разрисованное деревянное распятие. Он был уже в почтенных летах. От подкраски губ и подводки глаз заметней были дряблость кожи и колыхавшийся при ходьбе зоб. Пухлые пальцы оканчивались непомерными ногтями под розовым лаком.

Приблизившись к путникам, пышный ход замер. Нубийцы расступились в две колонны, евнухи более скромного званья преклонили колени, тот, что с тарелкой, поклонился и предложил угощаться. Баудолино с товарищами, поколебавшись, спешились, приняли по куску лепешки и старательно зажевали, одновременно благодаря и кланяясь. На их благодарности отозвался главный евнух, он простерся лицом в пыль, затем встал и повел свою речь по-гречески.

– От рождения Господа Иисуса ожидаем мы вашего возвращения, если вы, разумеется, те, о ком мы радеем, и мне горько было узнать, что двенадцатый из вас, однако первый, как все вы, между христианами, отбился от пути из-за козней немилосердной натуры. Ныне, обязав охранников безустанно осматривать горизонт в ожидании чаемого гостя, желаю вам счастливого пребывания в Пндапет-циме, – произнес он скопческим голосом. – От имени Диакона Иоанна вас приветствует Праксей, верховный распорядитель придворных евнухов, протонотариус провинции, единоличный представитель Диакона пред лицом Пресвитера, главный хранитель и логофет Таинственного Пути. – Он произнес все это так, как будто даже Волхвам следовало опешить перед лицом подобного великолепия.

– Ничего же себе, – крякнул Алерамо Скаккабароцци, с известным прозвищем. – Ну дает!

Баудолино часто обдумывал, как, приди час, он представится Пресвитеру. Но ему не приходило в голову просчитывать, как надо будет представляться главному евнуху Пресви-терова диакона. Осталось следовать намеченной линии. – Государь мой, – сказал он. – Я выражаю нашу живую радость по случаю входа в сей благородный, богатейший, видный город Пндапетцим, которого пышнее и изобильнее мы не встречали ни единого на всем нашем пути сюда. Мы прибыли издали и доставили Пресвитеру Иоанну дивную реликвию христианского человечества: чашу, из коей Иисус пил во время Тайной Вечери. К сожалению, нечистый дух, полный зависти, выпустил супротив нас враждебные силы естества, способствовав потере одного из собратьев, того самого, кто являлся носителем дара, купно и прочих подтверждений нашего почтения к Иоанну Пресвитеру...