100  

В другой раз, в Бостоне, я участвовал в диспуте с Марвином Мински[255]. Нас попросили поговорить о XXI веке, и мы развлекались, выдвигая различные гипотезы. Мински заметил, что одной из наиболее характерных примет следующего тысячелетия станет рост продолжительности жизни. Можно предположить, что постепенно она сместится к двумстам годам. Это создаст множество проблем: ведь в возрасте между 80 и 200 годами мы, возможно, окажемся подвержены каким-то новым, еще неизвестным болезням, с которыми придется мало-помалу учиться бороться. Задача нелегкая, несколько миллиардов падут жертвами, но в конце концов наши правнуки добьются успеха.

Я в свою очередь заметил, что человеческое существо ста пятидесяти лет от роду, если оно сохранит свой интеллектуальный запас, будет обладать опытом, несоизмеримо бoльшим по сравнению с нынешним, и на фоне наших правнуков Солон, этот вошедший в поговорку мудрец, покажется неопытным юнцом. Значительно дольше станет период отрочества, которое у всех живых существ длится от младенчества до освобождения из-под родительской опеки. У котенка он занимает несколько месяцев, у других животных — еще меньше. Отрочество человека длилось всегда заметно дольше, но — в зависимости от типа цивилизации — можно говорить о возрастном промежутке от двенадцати до шестнадцати лет. Потом обряд инициации, и ты взрослый.

За две тысячи лет, отделяющие времена Древнего Рима от моего поколения, постепенно произошло одно изменение — более заметное для правящих классов, чем для бесправных. Учитывая время, проведенное «на стоянке» в университете, можно сказать, что финишная ленточка перехода во взрослое состояние сместилась от четырнадцати к двадцати пяти годам. Соответствующим образом сместился и момент наступления детородного возраста, то есть супружества и ответственного заведения детей. А все потому, что удлиняется средняя продолжительность жизни родителей. Если в 50 лет человек считается стариком, то в 14 лет он считается взрослым: его жизненный опыт к этому времени уже вполне достаточен. Ясно, что в обществе, где никому не в диковинку родители, доживающие до восьмидесяти и даже девяноста лет, молодому человеку, чтобы набраться необходимого опыта, нужно дать время по крайней мере до тридцати. Вот почему, как только начиная со второй половины XX века резко, на десятилетие, увеличилась продолжительность жизни, университеты оказались полны тридцатилетних «ребят», которые еще не помышляют о потомстве.

Вообразим теперь себе человечество со средней продолжительностью жизни в 150 лет. Обряд инициации в этом случае сместится к пятидесяти годам. «Извини, что обращаюсь на „ты“». — «Ну что вы, мне всего пятьдесят…» Но ведь хорошее питание (которое позволяет нынешнему подростку быть выше и крепче своих сверстников столетней давности) ничуть не затруднит и не замедлит полового созревания: люди будут и дальше начинать свою сексуальную жизнь подростками, и попробуй уговори их не заводить детей до пятидесяти. Таким образом, мы столкнемся с феноменом безответственного отцовства и материнства — точно так же, как сегодня множество тринадцатилетних девчушек заводят детей, и обществу, разумеется, приходится заботиться о воспитании этих детей, о которых матери (и отцы) не могут позаботиться как следует, потому что они сами еще дети. В обществе, в котором несовершеннолетние тридцати и сорока лет будут заводить детей, государству придется вмешиваться, забирая потомство под свой контроль и помещая в детские учреждения. Хорошенькая перспектива: увеличение продолжительности жизни может привести к диктаторскому контролю и воспитанию на манер спартанского.

1993

Мамочка, что такое «брат»?

В рубрике неожиданной статистики в «Сетте» (приложении к «Коррьере дела сера») за 25 мая Джорджо делл'Арте[256] привел некоторые данные.

Итак, из-за постоянного падения рождаемости к 2030 году число итальянцев сократится с 18 до 11 миллионов, и, чтобы компенсировать сокращение численности населения, потребуется по меньшей мере 300 000 иммигрантов в год. Адресую эти данные партиям, озабоченным чистотой нашей расы. Будем, однако, надеяться, что их приверженцы не начнут, дабы уменьшить зло, размножаться с невиданной скоростью, ибо не знаю, нужна ли нам такая чистота.

Но даже с учетом притока иммигрантов, если годовой прирост в 2150–2200 человек останется прежним, итальянцы исчезнут с лица земли. Их заменят люди всяких цветов кожи; мы окажемся более-менее в той же ситуации, что и Римская империя перед ее крахом; возможно, какая-нибудь волна сарматов или ряд поощрительных мер для привлечения гренландцев приведут к тому, что появится новое население, стоящее в очередях и платящее налоги. Вероятнее всего, полуостров станет перевалочным пунктом, через который будут постоянно проходить, нигде не задерживаясь, человеческие толпы.

  100  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×