Прекрасная Катрин

– Пленница? Но почему? Ваш супруг, с которым я давно знаком, доверил мне крепость и вас, говоря, что будет отсутствовать по меньшей мере несколько месяцев. Итак, мне оказана честь защищать Карлат и одновременно оберегать вас, мадам.

– Прекрасно! – сказала Катрин. – Судя по всему, вы готовы потакать всем моим капризам, мессир. Мне хотелось бы предпринять небольшое путешествие. Вы дадите мне солдат для сопровождения?

Она задала этот вопрос с чарующей улыбкой, однако шотландец не только не улыбнулся в ответ, но, казалось, разом потерял всю свою веселость. Лицо у него вытянулось, а лоб пересекла глубокая морщина.

– Благороднейшая госпожа, – произнес он с видимым усилием, – это единственная просьба, которую я не смогу исполнить. Ни под каким предлогом вы не должны покидать Карлат… разве что захотите посетить Монсальви, но и в этом случае я должен буду доставить вас к достопочтенному аббату, оставив для охраны двух доверенных лиц.

Руки Катрин вцепились в резные ручки кресла. В глазах ее сверкнула молния.

– Вы понимаете, что говорите, мессир… и кому вы это говорите?

– Жене друга! – вздохнул шотландец. – Иными словами, той, которая доверена моему попечению и которая мне дороже собственной семьи. Даже если мне придется в отчаянии и в муках сносить ваш гнев, я выполню свой долг и не нарушу слова, данного Монсальви. Вы же знаете, мы братья по оружию…

Опять! Молодая женщина, чувствуя, как в ней закипает раздражение, стиснула зубы. Доколе будет она жертвой этого вечного, непостижимого сговора мужчин! Они держатся друг за друга, как пальцы одной руки, и ничто, по-видимому, не может разорвать этот союз. Она вновь стала пленницей, на сей раз в собственном замке. Придется прибегнуть к хитрости… а может быть, прорваться напролом? Шотландец был силен, но разве устоять ему против ее верного нормандца?

Изящно повернувшись в кресле, Катрин жестом подозвала Сару.

– Пришли мне Готье, – произнесла она с опасной кротостью, – у меня есть к нему поручение.

– Простите, мадам, – ответила цыганка, – но Готье сегодня на заре ушел на охоту.

– На охоту? Кто ему разрешил?

Вместо Сары ответил губернатор:

– Это я разрешил ему, благороднейшая госпожа. Когда мы шли сюда, мои люди убили медведя. Самка, обезумев от ярости, стала бродить вокруг и уже успела убить одного крестьянина. Ваш слуга… между нами говоря, необыкновенный человек! Так вот, он попросил разрешения пойти на медведицу в одиночку. По его словам, в этой охоте ему нет равных. И должен признаться, я ему верю.

Катрин вздохнула. Охота была страстью Готье. Когда бывший дровосек натыкался в лесу на свежий след зверя, он становился похож на старого боевого коня, услышавшего сигнал трубы. Но молодой женщине было почему-то неприятно, что он ушел бродить по лесам, вместо того чтобы тревожно ждать известия о ее здоровье.

– Что ж, вы правильно поступили, мессир. Мой конюший любит только вольный ветер и большую дорогу. Он лучший охотник из тех, кого я знаю. Будем надеяться, что медведица от него не ускользнет…

Она протянула руку, давая понять, что аудиенция окончена. Кеннеди взял ее руку в свои и почтительно поднес к губам.

– У вас нет других просьб, мадам? Я не могу отпустить вас одну из крепости, но все прочие ваши желания будут исполнены незамедлительно…

Он не успел закончить фразу, потому что дверь с грохотом отворилась, ударившись о стену, и в комнату вломился Готье, ужасающе грязный, красный и запыхавшийся. На плече он нес какой-то странный сверток. Катрин увидела, что на грудь великану спадают длинные черные волосы, а затем ей в глаза бросилось зеленоватое лицо с фиолетовыми веками.

Остановившись на пороге, Готье взглянул сначала на Кеннеди, застывшего в поклоне, а затем на Катрин, прямую и бледную в своем кресле. Потом двинулся прямо к молодой женщине и, прежде чем она успела вымолвить хоть одно слово, положил к ее ногам труп Мари де Конборн.

– Я нашел это на берегу реки, – сказал он хрипло, – в зарослях колючего кустарника. Вряд ли ее обнаружили бы там до лета. Только в жару зловоние могло бы навести на след.

Катрин с ужасом смотрела на черные змейки волос, которые почти подползали к ее бархатным башмачкам. В остановившемся взгляде Мари застыли ненависть и страх. Она умерла, как жила, исходя злобой, проклиная Небеса и землю. С левой стороны корсажа виднелось коричневое засохшее пятно. Ошеломленный Кеннеди глядел то на труп, то на Готье, который стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Однако британское хладнокровие вскоре взяло верх над удивлением.