1  

Жюльетта Бенцони

Любовь, только любовь

Пленник

Двадцать дюжих здоровяков как тараном орудовали толстенным дубовым бревном, прикатив его с дровяного склада по соседству. Они отступали на несколько шагов и с криком «А-ах!» ударяли с разбегу в массивные, окованные железом створки ворот, но те только глухо, будто гигантские литавры, гудели в ответ. Ярость толпы нарастала, удары раздавались чаще, и вот уже ворота королевского замка дрогнули. Дрогнули, несмотря на тяжелые железные засовы.

Тараном пробивали мощные дубовые ворота портала, над которым коленопреклоненные ангелы-хранители молитвенно сложенными руками поддерживали герб короля Франции: на лазурном поле в лучах апрельского солнца мягко мерцали золотые лилии.

Еще выше коричневели зубцы стен, из-за которых лучники целились в толпу, между зубцами виднелись башни и крыши замка Сен-Поль, причудливое кружево пламенеющих на солнце слуховых оконцев, верхушки деревьев и небесная синева с плещущим в ней шелковым, расшитым лилиями стягом. Там, в вышине, сиял безмятежный весенний день, летали ласточки, и солнце выводило на стенах, будто на страницах молитвенника, золотые узоры, а здесь, на земле, текла кровь, клокотала ярость, клубилась удушливыми облаками пыль, поднятая сотнями ног.

Просвистела стрела. Возле Ландри и Катрин грузно осел человек, стрела еще дрожала у него в горле, пронзительный вскрик боли перешел в предсмертный хрип. Девочка в испуге закрыла лицо руками и прижалась к своему приятелю, а он покровительственно обнял ее за плечи.

– Не смотри туда, – сказал Ландри. – Зря я тебя сюда позвал. На сегодня это наверняка не последний покойник.

Ландри и Катрин смотрели на площадь, стоя на каменной скамейке в узком и грязном проулке, что петлял между мастерской портного и запертой на большой висячий замок лавочкой аптекаря. Ни одно движение здоровяков с тараном не ускользнуло от них. Лучники с зубчатых стен замка стреляли теперь по-настоящему. Стрелы сыпались дождем на толпу бунтовщиков, проделывая в ней бреши, которые тут же затягивались. Каменный насест стал опасен, Ландри помог Катрин спуститься, и они смешались с толпой.

В разъяренной толпе подросткам не стало спокойнее, они устали, а теперь еще и испугались. Они удрали из дома, что стоял у моста Менял, ранним утром, воспользовавшись отсутствием родителей. Лихорадка, которая со вчерашнего дня сотрясала Париж, раскидала кого куда: одни побежали к дворцу, другие в страхе за детей к соседке, третьи – в народное ополчение. Катрин и Ландри не узнавали родного города в этом раскаленном добела кипящем котле, ежесекундно взрывающемся яростью и убийством из-за любого случайно оброненного слова, пропетой озорной песенки.

Они привыкли к спокойной, мирной жизни моста Менял, к домикам с островерхими крышами, к узкому мостику, где можно было повидать весь цвет Парижа: один вельможа шествовал из дворца в Гран-Шатле, другой – обратно. Отец Катрин, Гоше Легуа, был золотых дел мастер и торговал под вывеской «Ковчег обручального кольца»; золотых дел мастером был и отец Ландри, Дени Пигасс, который торговал в лавочке по соседству. А напротив них, на другой стороне моста, стояли лавки менял: ломбардцев и нормандцев.

До сегодняшнего дня Катрин в своих прогулках с Ландри не заходила дальше паперти Нотр-Дам, мрачных переулков бойни и подъемных мостов Лувра. Зато пятнадцатилетний Ландри давным-давно обегал все самые таинственные и глухие закоулки Парижа и знал его как свои пять пальцев. Он надумал повести свою соседку Катрин к замку Сен-Поль ранним утром в среду 27 апреля 1413 года.

– Пойдем, – уговаривал он. – Кабош вчера клялся, что войдет в королевский дворец и избавит монсеньора дофина от дурных советчиков. А мы войдем за ним следом, и ты поглядишь на все, что там есть…

Кабош-Башка! Он же Симон-Нож, живодер с Большой бойни, сын торговки требухой с рынка Нотр-Дам, который поднял парижан против призрачной власти несчастного Карла VI, короля-безумца, и вполне реальной и гибельной власти его жены, Изабеллы Баварской.

В это смутное время королевство Франция и впрямь было достойно жалости. Сумасшедший король, легкомысленная и распутная королева; вот уже шесть лет в стране царила анархия, с тех самых пор, как Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский, убил брата короля герцога Орлеанского. Позабыв об англичанах, которые в любую минуту могли вернуться, приверженцы одного и другого принцев крови, арманьяки и бургиньоны, разоряли страну своей кровавой безжалостной распрей. Сейчас арманьяки были на подступах к Парижу. А в Париже распоряжался лукавый краснобай Иоанн Бургундский; подружившись с богатой и могущественной корпорацией мясников, он теперь сеял в бушующем Париже волнения и смуту. Формально власть принадлежала дофину, Людовику Гюйеннскому, но семнадцатилетний мальчик, разумеется, не мог справиться со своими мятежными вассалами и бунтующим народом. Настоящим королем Парижа был Кабош-Башка, живодер, которого благословил на бунт университет в лице ректора – смутьяна Пьера Кошона.

  1  
×
×