Любовь, только любовь

Жан де Сен-Реми уселся рядом с Катрин и болтал без остановки, комментируя туалеты, остроумно представляя новоприбывших – иногда резковато, но всегда забавно. Эрменгарда тоже подавала реплики, стараясь развеять тревогу молодой женщины. Но та не удержалась от вопроса:

– Мессир де Сен-Реми, вы ведь видели, как сражается граф де Монсальви? Вы тоже думаете, как все здесь, что у него нет шансов устоять перед Вандомским Бастардом?

Эрменгарда тяжело вздохнула, выражая этим вздохом и абсолютное понимание и досаду одновременно, но Сен-Реми, вытянув длинные ноги, рассмеялся и сказал доверительно, слегка наклонившись к соседке:

– Не повторяйте этого – не срамитесь! Я-то думаю, что бастард зря встал на дороге мессира Арно. Конечно, у Лионеля сила быка, но Монсальви прочно стоит на ногах… и у него самый ужасный характер из всех мне известных во Французском королевстве. Он не станет умирать, если его не принудят к этому. Да и то – только назло противнику!

Он снова засмеялся с беспечным, немного простоватым видом, который успешно скрывал истинный уровень его ума. Катрин, чье настроение вдруг резко улучшилось, вторила ему. Она почувствовала, что с ее души свалился огромный камень, к ней возвратилась вера. Но, к ее большому сожалению, разговор нельзя было продолжить: в центральной ложе, затянутой пурпурным с золотом бархатом, появились герцог Филипп и принцы. Их приветствовали бурной овацией. Филипп, как обычно, был в черном, на голове – широкополая шляпа, вокруг шеи – колье из бриллиантов, больших, как орехи. Он был бледен, но бесстрастен. Катрин заметила, что он на мгновение остановил взгляд на ристалище, где радостно бесновалась толпа, сдерживаемая барьерами, но не улыбнулся. С ним вместе пришли обе пары: Бэдфорд, англичанин до мозга костей, абсолютно безучастный ко всему, торжественно вел за руку Анну; за ними – Ришмон и Маргарита, улыбающиеся, занятые только самими собой. Между парами – герцог Бретонский. Знатные зрители заняли свои места в креслах, украшенных гербами. За креслом Филиппа, в тени, Катрин разглядела своего мужа и Николя Ролена, они разговаривали и не смотрели на арену.

Едва сев, Филипп сделал знак рукой. Двадцать трубачей выстроились перед трибунами, поднесли ко рту инструменты и бросили в небо, покрытое облаками, пронзительный клич. Катрин почувствовала, как холодеют ее руки, как напрягаются щеки, как дрожь проходит по позвоночнику: час битвы настал! В узком проходе между натянутыми канатами, делящими арену на две части, появился Бомон – герольд с белым жезлом в руке. За ним шли шесть его помощников. Жан де Сен-Реми тихонько назвал Катрин их имена: Фюзиль, Жермоль, Монреаль, Пелерен, Талан и Нуайе… Молодой человек казался очень возбужденным.

– Монсеньор обещал мне, что в день, когда он создаст рыцарский орден, о котором он мечтает как о символе своей славы, я стану там герольдмейстером, – поведал он Катрин.

– Это прекрасно, – машинально ответила она, ей это было совершенно безразлично. Все ее внимание было приковано к Бомону. В тишине, которая последовала за сигналом труб, он объявлял условия поединка. Вот уже в течение суток герольды обеих партий ходили по городу и повторяли на каждом перекрестке одно и то же. Катрин знала текст наизусть и мысленно произнесла его вместе с Бомоном: «…Выбранное оружие – копья и топоры. Будет использовано по шесть копий с той и с другой стороны…» Слова звенели в ушах, не проникая в сознание. Пока продолжалось это объявление, Катрин горячо молилась маленькой дижонской Черной Деве, Богоматери Доброй Надежды.

– Защити его, – лихорадочно повторяла она, – защити его, добрая Мать Спасителя! Сделай, чтобы с ним ничего не случилось! Пусть он останется жив, прошу тебя, пусть только он останется жив! Даже если я его потеряю навсегда… Пусть я буду знать хотя бы, что он дышит под одним со мной небом! Спаси его, Пресвятая Дева, спаси его!..

Потом горло ее мгновенно пересохло: по призыву герольда на арену выехал вооруженный до зубов Вандомский Бастард. Он приблизился мелкой рысью и остановился перед герцогом. Катрин с ужасом рассматривала гигантского всадника, его голубые стальные доспехи, его рыжую лошадь под пурпурной шелковой попоной. На его шлеме, между двумя бычьими рогами, было изображение золотого льва – его эмблема. Он был похож на красно-серую стену! Он был невероятен! Катрин, зачарованная, не могла отвести от него взгляда, но крик удивления, вырвавшийся из тысячи глоток, заставил ее вздрогнуть.