Любовь, только любовь

Филипп резко схватил молодую женщину за плечи и выпрямился, поставив колено на кровать.

– Замолчи! Я никогда не обреку тебя на это! Я люблю тебя как никогда, и, если я должен жениться, это не значит, что ты будешь терпеть унижения. Я – герцог Бургундии, и я сумею сохранить твое положение при мне.

– Это невозможно! По крайней мере, здесь! Я могу жить в Бургундии… Ты не сможешь часто приезжать ко мне, но будешь навещать меня время от времени.

Вошедшая Сара, объявившая, что ужин подан, прервала их разговор. Филипп подал руку Катрин и повел ее к столу. Ужин был подан в парадной комнате у горящего камина. Их обслуживали трое слуг. Катрин и Филипп обменивались при слугах лишь незначительными словами. Герцог выглядел озабоченным. Глубокая складка пролегла меж его серых глаз, и Катрин читала в них страшную муку. Он не притронулся к кушаньям. Когда слуга нагнулся, чтобы разрезать пирог с козлятиной, Филипп внезапно выпрямился и так сильно толкнул стол, что он со страшным грохотом перевернулся. Катрин в испуге закричала. Жестом он указал слугам на дверь.

– Уходите все! – прорычал он.

Они в страхе повиновались, оставив на полу блюда и тарелки с кушаньями. Серые глаза герцога почернели, и гримаса гнева исказила его лицо.

– Филипп! – закричала Катрин.

– Не бойся, я не причиню тебе зла…

Он подошел к ней и поднял ее легко, как перышко. Потом бросился бегом в спальню. Катрин видела, что слезы залили его лицо… Он положил ее на кровать, но не отпускал. Скорее наоборот, он все сильнее прижимал ее к себе.

– Послушай… – шептал он, задыхаясь. – И не забывай, что я тебе сейчас скажу: я люблю тебя больше всего на свете, больше жизни, больше спасения своей души… и больше моих владений. Если ты потребуешь, я откажусь от всего завтра же, лишь бы ты оставалась со мной. Что значит для меня наследник? Я прикажу ван Эйку не уезжать… я не женюсь. Я не хочу тебя терять, слышишь меня?.. Я никогда не соглашусь потерять тебя! Если ты хочешь, я отпущу тебя завтра, но поклянись мне, что ты вернешься…

– Филипп, речь идет о моем ребенке, о нашем сыне.

– Пусть! Клянись, что ты вернешься ко мне, что бы ни случилось, как только ты успокоишься. Клянись, или даю тебе слово рыцаря, что ты не выедешь из города. Я закрою его…

Он больше не владел собой. Его длинные тонкие пальцы впились в тело молодой женщины. Его дыхание обжигало губы его пленницы, его слезы смешивались со слезами Катрин. Она никогда не видела его таким. Он весь дрожал и внезапно напомнил ей Гарена в ту минуту, когда чувство победило его разум. У Гарена тоже было это выражение болезненной страсти и желания.

– Клянись, Катрин, клянись своей жизнью, что ты вернешься, – то ли молил Филипп, то ли приказывал. – Или скажи тогда, что ты меня никогда не любила…

Прижавшись к его груди, Катрин слышала, как бешено билось сердце Филиппа. Она вдруг почувствовала жалость к нему. И кроме того, сама не догадываясь об этом, она была восприимчива к страсти этого вельможи, который рядом с ней становился обыкновенным мужчиной. Она сдалась.

– Клянусь… – прошептала она наконец. – Я вернусь, как только малыш поправится…

Эффект был мгновенный. Она почувствовала, что он успокаивается. Он встал перед ней на колени, опустив руки.

– Нет, Филипп, – попросила она. – Умоляю тебя, встань!

Он послушался, снова взял ее на руки и завладел ее губами. Постепенно под жаром его поцелуя Катрин почувствовала, как тают ее последние силы. Казалось, Филипп снова обрел свою магическую власть над ней, которая привязывала ее к нему.

Поздно ночью, когда Филипп после всех волнений наконец уснул, уронив голову на грудь молодой женщины, все еще прижимая ее к себе, она лежала с открытыми глазами, вглядываясь в глубину комнаты. Она находилась в том полубессознательном состоянии, которое позволяет разуму уйти от действительности и заглянуть в будущее. Никогда еще Филипп так не любил ее, как в этот вечер. Казалось, он никак не мог насытиться. Это были самые прекрасные и самые пылкие часы их любви. Почему же Катрин казалось, что они были последними, хотя она и поклялась вернуться?

Ее щека прижалась к его коротким белокурым волосам. Она слегка повернула голову, чтобы лучше видеть его. Он спал сном ребенка, с обиженным выражением наказанного мальчика, что взволновало ее сильнее, чем следы его страсти. Она тихо, чтобы не разбудить, прижалась губами к его виску, где под тонкой кожей пульсировала жилка. Потом, не удержавшись, заплакала, потому что ей показалось, что в эту минуту она по-настоящему любила его, как никогда раньше.